Антонио Редол - Яма слепых

Диого Релвас положил левую руку на спинку сиденья и обмотал один из пальцев правой руки золотой цепочкой. Это означало, что беседа обещала быть долгой. Ведь он предпринял это долгое путешествие скорее из-за назревшего разговора с сыном — разговора, который здесь, где каждый сидит на месте и вынужден слушать говорящего, вроде бы возник случайно, а вовсе не был подготовлен заранее.

— Это, мой мальчик, знаю и я. Тот, у кого жена беременна, всегда ищет ей замену. Пожалуй, о женщинах я с тобой говорю впервые… Да и знаю это не только я, все видели, что ты ходил за ней как привороженный, едва она здесь появилась…

— Она была в новинку…

— Хорошо, пусть так, была в новинку. Но теперь то, что было раньше в новинку, забрало тебя как следует. И опять я тебя понимаю. Так договорились бы с ней и встречались бы в Лиссабоне. Все как должно. Если она не хотела — имей терпение! — соблазнил бы ее деньгами, деньги — аргумент немаловажный, а нет — так всему конец. Но вот играть роль шута на глазах у всех было недопустимо.

Нотация отца разозлила Мигела Жоана. Он никак не мог понять, что из только что сказанного вызвано авантюрой не оправдавшего доверия Руя Диого, а что касалось его, только его, и вынудило отца на разговор.

«Карлик— вот кого надо было припугнуть как следует! -думал Диого Релвас. — Это точно. А все же теперь Жоакин Таранта всю жизнь будет помнить вчерашний нагоняй, который я ему дал. И ослепнуть мне, если я не исполню обещанного». А пообещал Релвас вот что: «Знай, Таранта, что в следующий раз я прикажу тебя привязать к хвосту жеребца-производителя и огреть его хлыстом, чтобы гот отделал тебя как следует, таща за собой… Кончится и твоя жизнь, и твоя поэзия…» Карлик выл, как пес. «Я не виноват, не виноват. У слуги нет ни глаз, ни ушей…»

С этого дня у него будут и глаза и уши. Как Диого сказал, так и сделает.

— Однако как бы там ни было, но сестра твоя может писать мне письма, какие ей заблагорассудится… А вот ноги ее отпрыска-ветрогона с голубыми глазами Араужо больше в моем имении не будет. Релвасы не свиньи: они не едят из одного корыта… И это то, что меня смущает, когда я думаю о тебе.

— У меня с этой женщиной ничего не было. Даю вам свое честное слово. Наше слово!…

Диого Релвас удовлетворенно кивнул головой. Они уже были около имения «Благо божье», о чем напомнила им появившаяся дубовая роща, и землевладелец приказал остановить коляску в ее тени. От рощи Диого Релвас собирался, поменявшись местами с Мигелом Жоаном, править лошадьми сам.

— Очень меня волнует болезнь твоей младшей сестры…

— Меня тоже, отец. Похоже, ничего хорошего ждать не приходится.

— Это почему же? — спросил встревоженный землевладелец. — Тебе что-нибудь известно?!

— Нет, ничего. Я ничего не знаю… Но такая странная перемена…

— Мы должны выдать ее замуж.

— Если бы она хотела… Простите мне мою откровенность, но ведь мы говорим как мужчина с мужчиной. Вы очень ее баловали, а теперь не так-то просто с ней совладать.

Землевладелец нахмурился. Вернувшись из-за кустов, он сел на облучок. И, задумавшись, принялся пощелкивать хлыстом, дважды стегнув лошадей, которые тут же, почувствовав вожжи в хозяйской руке, пошли мелкой рысцой.

— Я сам найду ей жениха, и посмотрим, способна ли она противиться моей воле. Ей известно, что рука у меня твердая. А для тех, кто злоупотребляет, для тех, кто не понимает по-хорошему, еще тверже. Я во всем с ней соглашался — это правда. И виноваты вы, вы ее не любили. Я говорю так откровенно впервые. Разве это не так?

— Обычные детские ссоры… Но все прошло.

— Не совсем…

— Что касается меня, то я считаю так… Конечно, я никогда не принимал ее за подругу Изабел, хотя она накануне рождения племянника, следует сказать правду, проводила у постели Изабел дни и ночи.

— Пожалуй, роды Изабел и заставили Марию до Пилар встать с постели.

— Я даже пригласил ее в крестные… Голос землевладельца потеплел:

— Парень что надо, крепыш. Орет как следует, значит, легкие хорошие. Как думаешь его назвать?

— Диого Луис… что скажете?

— Хорошее имя…

Диого Релвас напустил на себя безразличие, хотя на самом деле был горд тем, что все его внуки мужского пола наследовали его имя и его фамилию. Было бы хорошо, если бы они наследовали и его жизненную хватку.

Из— за колдобин на дороге лошади опять пошли шагом. Показались первые дома арендаторов «Блага божьего». Правильно говорил Моитинья, что груд человека кормит… Ведь кто знал раньше эту степь, поросшую чертополохом и с трудом пробивающимся дроком, решил бы, увидев ее сейчас, что сбился с дороги. Голод живущего здесь народа сотворил чудо. Подлинное чудо. И чудо это должно было иметь имя, на что творцы его и испрашивали в свое время хозяйского согласия. «Так как вы думаете назвать эту землю?» -спросил он тогда теперь уже умершего Мира Вельо. «Да мы тут вот, это самое… все мерекаем… И вроде после всех споров решили „Рука человека“… Мне нравилось, когда так называли Тежо, ведь благодаря Тежо, в общем-то, все мы здесь оказались. Но все считают, что Тежо далеко и теперь так можно назвать эту землю. Другие настаивают на „Благе божьем“, говорят, так лучше… Слово за вами, хозяин, а то так и до драки дойти можно». Диого Релвас смотрел на них, молча стоящих с непокрытыми головами и ждущих его решения. И все-таки один, такой маленький, коренастый, не удержался и сказал им самим придуманное название: «Цветок степи» — имя что надо!» — «Это для таверны, — ответил Релвас добродушно. — „Благо божье“, мне кажется, лучше. Пожалуй, лучше».