Антонио Редол - Яма слепых

В тот день белые зубы Диого Релваса могли видеть все, хотя смеха не услышал никто. Может, смех навсегда умер для него в тот вечер, когда Манел Фанданго вошел в ворота усадьбы с изодранным в клочья телом его отца. Вначале Диого испытал чувство растерянности, но тут же понял, что должен показать слугам силу воли — ведь кто бы иначе всерьез принял за хозяина пятнадцатилетнего мальчишку? Сразу после этого кое-кто стал к нему обращаться, называя «молодым хозяином». Но он и это не дозволил: «Тебе известен другой хозяин?! Хотел бы знать, кто он и как его имя, чтобы поговорить с ним». Вот что услышали от него слуги в тот трагический день.

А последние две недели, да, именно эти последние две недели слуги, и особенно Жоакин Таранта, видели его смеющимся, и не однажды.

Длинные языки болтали, что виной тому был королевский визит — что ж, причина уважительная, чтобы до конца жизни пыжиться от гордости, завещая не одному поколению помнить столь знаменательное событие. Король в доме Релваса и за одним столом с хозяином — это же пир души на многие века для всего семейства.

Конечно, общение с королем и успех сельскохозяйственного парада доставили большую радость Релвасу. Однако истинной причиной того, что он преобразился и пошел на то, чтобы сын взял большую часть забот по хозяйству на себя, были пятеро внуков, трое мальчиков и две девочки, все сразу, и здесь, около него, во власти его ласковых рук, благодарение богу здоровые и красивые, не считая шестого, который был в животе Изабелиньи Салгейро Перейры. Он радовался всем пятерым. И в каждом находил что-нибудь свое, а то и отцовское или вовсе дедовское, радовавшее глаз, ну и их жен, конечно, которые произвели их на свет. Леонор Мария, например, была вылитый портрет доны Марии Жоаны Вильяверде в миниатюре. Та же печаль и мягкость во взгляде, чуть недоверчивом… И упрямство. О-о, супруга Диого Релваса, если что было не по ней, дулась целую неделю. Ничто ее не могло вывести из этого состояния. От нее же самый маленький отпрыск Антонио Лусио — Жоан Диого — унаследовал чуть вздернутый нос и розоватый цвет кожи — цвет розового персика. Тогда как его брат, Антонио Диого, которому шел пятый год, очень походил на прадеда, Кнута, хотя по темпераменту был ближе к Андраде, чем к Релвасам, что, конечно же, было его недостатком, который усугублялся тем, что он жил с дедом и бабкой с материнской стороны. Андрадесы были завистливы. На всех Араужо сразу была похожа и вторая дочь Эмилии Аделаиде — Мария Тереза, и не только холодными голубыми глазами, но и почти вызывающей надменностью, с какой она держалась со всеми. А вот чревоугодие она получила в наследство от прабабки с материнской стороны, о которой столько рассказывали всяких невероятных историй. Мать Диого Релваса, будучи худой, любила поесть и поговорить о сытном обеде, выясняя и постигая секреты его приготовления. Веселой она делалась только за столом, хотя лишнего не болтала и держалась строго, следя за тем, какую ложку или вилку нужно взять и в какую руку, как держать рюмку, резать рыбу или нет. Этим она, бывало, мучила свою собственную семью, а выйдя замуж, принесла в поместье «Мать солнца» все тонкости этой науки, которую одолел разве что ее муж, и то потому, что она была внове и не успела ему надоесть — жена слишком рано умерла. А вот свекор ее, Кнут, находил удовольствие во всем ей перечить и есть суп из такой же миски, что его слуги, и проливать на стол, когда миска была полной. Поговаривали, что язва, которая явилась причиной смерти матери Диого Релваса, открылась у нее от постоянного раздражения плебейскими замашками свекра, когда тому случалось сидеть с ней за одним столом, что, к счастью, бывало только по воскресеньям, так как всю неделю старик предпочитал в доме не появляться.

Возможно, Мария Тереза, напоминавшая Диого Релвасу мать и все смешные истории, что о ней рассказывали, была единственной внучкой, способной его рассмешить. Все, что она видела впервые, ее интересовало только с одной точки зрения: можно ли это съесть. Мир ей казался созданным лишь для того, чтобы она его пожрала, и, по возможности, одна — так была она прожорлива. Среди своих всегда рассказывалась одна история, иллюстрирующая эту гастрономическую одержимость, и ее, эту историю, мать Марии Терезы Эмилия Аделаиде передавала со свойственной ей образностью. Как-то летом в имении Синтра вопреки заведенному в семье порядку в девять вечера не легли спать ни Мария Тереза, ни ее младшая сестра Леонор Мария. В доме были гости; взрослые развлекались игрой в карты и беседой, а девочки, завороженные таинством ночи, усыпавшей небо звездами, и, возможно, взволнованные до сих пор неведомыми им ночными звуками, отказались идти спать. И вдруг — о ужас из ужасов! — над мавританским замком появилось нечто невероятное — красный диск луны, полной луны. Его сопровождал кортеж небесных светил. «Посмотри-ка!» — вскричала мечтательная Леонор Мария, указывая на странное пятно. «Что это такое?» — спросила она, скорее, себя, чем сестру Марию Терезу. «И они обе надолго смолкли», — рассказывала мать, которая шла к ним, чтобы потребовать послушания, и стала неожиданной свидетельницей их разговора, поняв, что луну девочки видели впервые. Они, без сомнения, размышляли над тем, как объяснить эту удивительную загадку неба, где, конечно же, они знали, живет бог, и дева Мария, и святые, и ангелы, и хорошие люди, которые умерли, ну, как отец, ведь им о том говорила мать. И вот тоненький, слабый голосок Леонор ответил: «Да это же воздушный шар… Красный воздушный шар…» Однако ее романтическому воображению не суждено было дать объяснение этому явлению, так как Мария Тереза, толкнув ее локтем, оборвала сестру на полуслове: «Ты просто дура… Воздушный шар! Знаешь, что это?» Онемевшая сестра потрясла кудряшками. «А я вот знаю… Это кусок мяса… коровьего мяса…» И они опять смолкли, тогда как мать поспешила рассказать гостям только что услышанное и потом еще много раз рассказывала всем, кому придется.