Антонио Редол - Яма слепых

— Дай мне совершить все глупости, какие мне заблагорассудится… Когда-нибудь, конечно же, всему этому придет конец, но… Нет, сегодня я не расположена давать урок английского твоему племяннику. Ни урок, ни что-либо другое… И ты останешься здесь до конца…

Они подхлестывали себя разговорами, полными недомолвок и намеков, возводя эту свою свободу в разнузданную праздность. Женитьба Мигела Жоана на Изабелинье и его уход из родительского дома совсем облегчили их общение. Диого Релвас разрешил, чтобы мисс Карри была воспитательницей и наперсницей его дочери, поскольку дочь всем появившимся вокруг нее претендентам выказывала свое пренебрежение. И он поручил мисс Карри объяснить Марии до Пилар, что та должна выйти замуж, пусть выберет себе жениха она сама, нет, он не собирался вмешиваться в такое деликатное дело. Он даже делал вид, что не замечал непослушания Марии до Пилар, достаточно с него и той вины, что уже лежала на нем, думал он, ни к чему ему еще одна, которая потом может мучить его совесть. Лучше пусть посоветует ей мисс Карри. Британское пуританство способно победить мятежность дочери, на что падре Алвин, надо сказать, ставший с возрастом словоохотливым, все меньше и меньше надеялся: ведь даже он не мог вызвать Марию до Пилар на откровенную исповедь.

И только Жоакин Таранта был озабочен недостойным поведением мисс Карри и барышни. По этому поводу он хотел поговорить с Зе Педро и даже как-то начал этот разговор: «Я, парень, многое повидал, с тобой дело неладно, не надо бы тебе глаза пялить на тех, кто тебе не ровня». Однако объездчик лошадей был глух к его словам: хватит и того, что он выслушивает замечания Таранты о своей работе на манеже. «Сколько веревочка ни вейся, а конец будет, помяни мое слово, и это так же точно, как то, что я — Жоакин Таранта!» Но теперь сын Борда д'Агуа, после того как хозяин Диого дал ему вместо Звездного, который умер от старости, другого коня для того, чтобы видеть парня участником боя быков, совсем зазнался. Вот только его мать, бедняжка, убивалась над судьбой сына все больше и больше. Карлик рассказывал ей то, что видел, прибавляя, конечно, не очень многое, ведь Жоакин Таранта не мог угнаться за фантазиями англичанки — не велик был его опыт по части женщин. Почти все они над ним насмешничали, а он, ясное дело, покорялся и все смиренно сносил в силу физического дефекта, данного ему богом. Однако при маленьком росте у него был большой дар — он сочинял стихи, и они были всегда с ним. И хорошие получались, все говорили. Так что всякому свое счастье. Но вот звезда Зе Педро не казалась ему счастливой. Объездчик лошадей избегал с ним встреч; нет, он не считал, что встреча с карликом приносит несчастье, как считали другие мужчины, потому что женщинам Таранта приносил счастье, и те, встречая его, радовались и посылали воздушный поцелуй окружающим, объявляя, что уже имели удовольствие видеть карлика и, значит, день будет удачным.

Бесцельно блуждая по лесным тропам, Мария до Пилар наконец набрела на тот самый укромный уголок, который однажды так красиво описала ей мисс Карри и в который она, Мария до Пилар, поверила, сделав своим. Теперь вот, очутившись в этом уголке, она почувствовала неожиданное желание встретиться лицом к лицу с тем не существовавшим для нее, но так глубоко ее тревожившим миром физических отношений.

Она привязала лошадь к дереву и легла на траву.

Перепуганные было цокотом лошадиных копыт птицы успокоились и вновь принялись петь, а стекающий с холма ручей, журчание которого было почти неслышно и походило, скорее, на шелест листвы, зажурчал громче. Пение соек и кукование кукушек перекликались со свистом дроздов. И земля, именно земля — это шло из ее глубин, — внушала Марии до Пилар чувство, что она здесь не одна, нет, хотя ей как раз хотелось избавиться от этого чувства, испытанного именно в этом уголке. Она всегда противилась любви, считала, что способна противостоять: так был велик ее страх перед материнством. Она смотрела на беременную женщину со страхом и отвращением. И испытывала чувство вины, вины, сознание которой навязали ей однажды вечером ее братья и сестра.

Отец на несколько дней отлучился из имения, оставив Марию до Пилар на попечение сестры и братьев, и чуть ли не на следующий день после ужина Антонио Лусио сказал ей, что должен привести ее в каменный домик в лесу, о котором никто не знает, затерянный среди акаций и дубов; он находил его с закрытыми глазами: налево, тут же опять налево, потом по узкой дорожке все время вперед, чуть зигзагами по лесу до каменного дома с конической крышей. Антонио Лусио вел Марию до Пилар, крепко держа за руку. Только потом она поняла, что брат боялся, как бы она не сбежала. В лесу было еще светло — она хорошо это помнила. Брат приказал ей войти и, толкнув вперед к двери, остался снаружи. Увидев это, Мария до Пилар испугалась. «Садись!» — сказал он. «Я ничего не вижу», — ответила Мария до Пилар, дрожа. «На пол садись, на пол», — приказал другой голос, шедший от дальней стены.