Джулиан Барнс - Love etc

Так какое это имеет отношение к, по правде говоря, не достойной Шекспира, histoire или imbroglio [105] ит. – путаница, недоразумение , в которую, как оказалось, вы впутались? Мои извинения, кстати, если вы считаете, что я должен извиниться. (Должен ли? Разве в каком-то смысле не вы сами впутали себя? Разве в каком-то смысле не вы сами хотели этого?) Просто было время, когда великолепие Джиллиан делало ее объектом всеобщего преклонения, когда безошибочный вкус Оливера – я ограничусь этим – завоевывал ему всеобщее расположение, и когда Стюарт, простите за прямоту, даже за деньги не мог бы заполучить ни того, ни другого. А что теперь? Теперь Стюарт может купить все. Теперь он может водрузить свой колышек на блюдце. Вы находите, что мое Weltanschauung упростилось? Но вы поймете, что жизнь не любит сложностей. По мере того, как идут годы и копятся разочарования, она обнаруживает свои мрачные лаконичные очертания.

Прошу заметить, я не утверждаю, что Стюарт мог бы купить Марию Каллас. Случись ему провыть ей «Я вас помню», я сомневаюсь, что она ответила бы ему – Di quell`amor ch`e palpito.

Стюарт: Вы слышали выражение – «информация стремится быть свободной»? Так говорят компьютерщики. Я приведу вам пример. Очень сложно избавиться от информации, которая хранится в вашем компьютере. То есть, вы можете нажать на делет и думать, что она стерта навсегда, но это не так. Она все еще там, на жестком диске. Она не хочет исчезать и хочет освободиться. В Пентагоне говорят, что надо переписать информацию на жестком диске семь раз, чтобы ее удалить. Но ведь существуют компании, занимающейся поиском данных, которые утверждают, что они могут вернуть данные, которые переписывались не менее двадцати раз.

Тогда как вы можете быть уверенным в том, что уничтожили информацию? Я где-то читал, что правительство Австралии организует отряды здоровенных ребят , вооруженных кувалдами, для того, чтобы они уничтожали их жесткие диски. И обломки должны быть столь малы, что их можно пропустить сквозь что-то вроде сита с очень маленькими отверстиями. Только тогда правительство может успокоиться, что ничего не удастся обнаружить, что информация наконец уничтожена.

Это вам ничего не напоминает? Мне напоминает. Им бы пришлось позвать здоровенных ребят с кувалдами и разбить мое сердце чтобы успокоиться. Вот что им пришлось бы сделать.

Да, я знаю, это сравнение. Но у меня есть основания полагать, что так оно и есть.

Джиллиан: Это случилось так. Оливер ухитрился подняться с постели незадолго до ужина. У него не было аппетита – у него сейчас вообще нет аппетита, и за едой он говорил очень мало. Стюарт приготовил piperade. Оливер отпустил какую-то далеко не безобидную шутку на этот счет, но Стюарт предусмотрительно не стал обращать внимания. Мы просто потягивали вино, Оливер даже не прикоснулся к своему бокалу. Потом он встал, осенил стол чем-то вроде крестного знамения, сказал что-то в своей манере и добавил: «Теперь я уползаю в свою нору, так что вы двое можете вдоволь посплетничать обо мне».

Стюарт складывал посуду в посудомойку. Пока я смотрела, как он это делает, я выпила половину вина Оливера. Он аккуратно поправлял тарелки, которые уже загрузил в машину. Он всегда так делает. Однажды он сказал что-то насчет максимизации напора воды, и я попросила его больше никогда не повторять это слово в моем присутствии. Но я смеялась, когда я это говорила. Теперь он загружает машину с преувеличенно серьезным видом, хмурится и смотрит как получается. Это довольно забавно, если вы можете себе представить.

«Он мастурбирует?» – неожиданно спросил Стюарт.

«Даже не мастурбирует», – не думая ответила я. Да так или иначе, это было не такое уж и предательство, ведь так?

Стюарт насыпал порошок, закрыл дверцу и с сожалением оглядел посудомойку. Я знаю, что он хотел бы купить мне новую. Еще я знаю, что он сдерживает себя, чтобы не заговорить на эту тему.

«Ну, схожу посмотрю как там девочки», – сказал он. Он снял туфли и поднялся наверх. А я сидела, потягивая вино из стакана Оливера, и разглядывала туфли Стюарта, которые остались на кухне. Пара черных мокасин, немного под углом друг другу, так, словно он только что их снял. Хотя, конечно, так оно и было, он их только что снял – я хочу сказать, они выглядели так, как будто в них все еще была жизнь. Они не были новыми, они были уже поношены, с поперечными трещинками и в продольных морщинках. Все носят обувь по-разному, согласны? Поношенная обувь – это вроде отпечатков пальцев, или ДНК для полиции. И еще обувь – это как лицо, разве не так? Там, где кожа погнулась, образуются трещинки, углубляется сеточка морщинок.