Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

«И тут пасынок чертов в голову лезет!» — сплюнул окурок в рябь озера Гайнан, возвращаясь мыслями к Жбану, к предстоящей с ним встрече. На озеро он пришел на час раньше условленного, обошел озеро, ничего подозрительного не обнаружил. Не из того Жбан теста, чтобы в ментовке душу заложить. Да и любому другому на его, хранителя и использователя огнестрельного оружия, месте идти в милицию не резон.

Жбан опоздал немного.

— Красна девица, точно не может, — незло проворчал Гайнан вместо приветствия. Он сразу обратил внимание на оттопыривающуюся на животе куртку. Вдобавок Жбан придерживал пузо рукой.

Закурили по «казбечине».

— Надумал? — скорее не спросил, а между прочим произнес Гайнан.

— Ес-с, — не менее между прочим отозвался Жбан. — Сладкие папиросы, приторные.

— Коли «ес-с» — доставай. — Гайнану надоело тянуть волынку. Опоздал, стервец, да еще курево дармовое хает. Чего мнешься?

И тут Жбан выдал. И в смысле — загнул, удивил; и в смысле — рассекретил, предал. Он сказал, что пятидесяти рублей за пушку мало.

— Но мы же договорились, — возмутился Гайнан. — Ты же согласен был.

— Два дня назад. А взвесил... Оказывается, маловато.

— Полста рублей? По-старому — пятьсот... Пять сотен!

— Вы б еще в керенки перевели.

— Причем тут керенки? Не вчера ли только реформа сотни в десятки превратила. И уж сравнить нельзя? Сколько ж ты хочешь?

— Не волнуйтесь, Гайнан Фазлыгалямович. Денег мне сверх договоренного не нужно.

— А чего же?

— Не деньги требуются, а... Вопрос, понимаете ли, деликатный.

— Разделикатничался. Ну, ну?

— Не перебивайте, если вы нуждаетесь... — Жбан опустил глаза на оттопыренный живот.

— Ну, ну, — повторил Гайнан. — Слушаю.

Тут-то Жбан, сам не ведая того, и выдал дружка, у которого испрашивал разрешения на торговую сделку. Жбан накинул сверх условленной платы не лишний десяток рублей, а к удивлению никогда и ничему не удивлявшегося Гайнана — желтый саквояж, пылившийся у Николая Сергеевича Новикова под столом. Гайнан присвистнул, но не подал виду, что ему стало известно, кто стоит за спиной Жбана, и что планы его поэтому резко изменились — не из-за возможности умыкнуть саквояжик, а из-за возможности выйти непосредственно на жаждущего заполучить новиковские открытки и тем самым избавиться от по сути дела посредника Жбана и в его образе лишнего свидетеля, ну и между прочим — сохранить пятьдесят рублей, по старому — пять сотен.

— Нет, мелким жуликом Субаев никогда не работал, — произнес с достоинством Гайнан. — Уволь, дружок. Или остается в силе прежняя договоренность, или мы расходимся, как в море корабли.

Как и представлял себе Гайнан, ослушаться своего не присутствующего при сделке старшего товарища, отдать товар лишь за деньги, Жбан не посмел. Попытался ухватиться за соломинку, предложил взять лишь только за обещание добыть саквояж в будущем, но Гайнан наотрез отказался: ясен вариант — садиться к кому-то на крючок с вороненой уликой за пазухой, нашли дурака, салажата.

— Гудбай, Анатолий.

Гайнан остался доволен разговором. Никуда «вальтер» не денется. «Вальтер» пока у Жбана. А Жбан пляшет под дуду Пичуги. А коллекционеру Пичуге нужен саквояж с открытками. А саквояжик под письменным столом Новикова. Внучка за бабку, бабка за дедку — и вытащили репку.

О страсти Александра Пичугина Гайнан узнал от Николая Сергеевича. Оказывается, профессорский сынок с августа этого года стал захаживать к звездочету и очень заинтересовался открытками в желтом саквояже, просил и продать их, и произвести честный обмен кое-каких экземпляров. Но звездочет категорически отказался, потому что они ему дороги сами по себе, все одинаково, без исключения, вне зависимости от изобразительной ценности и даты выпуска.

Взять у рассеянного звездочета саквояжик для Гайнана труда не представляло. Выходя из комнаты по нужде на двор, сосед дверь свою не запирал... Но сперва надо было убедиться в правильности версии насчет Пичуги и встретиться с ним.

С Пичугой Гайнана познакомили Киляля со Жбаном на стадионе «Трудовые резервы» после футбольного матча на первенство города. Хозяева поля встречались с «Буревестником». Гайнану понравилась «десятка» студентов, заколотившая два мяча, а Жбан с Килялей всю игру, не переставая, хвалились, что «десятка» — это Сашка Пичугин, их хороший друг. «Хотите познакомим?»— то и дело повторяли друзья-болельщики.

Новыми знакомыми, особенно молодыми, Гайнан не брезговал. Он быстро превращал их в своих приятелей, в помощников, в мальчиков на побегушках, а случалось, и в сообщников. Весомых дел Гайнан давно не проворачивал, не то, что в сороковые-роковые, когда был молод, силен, когда одновременно было и проще работать, и сложнее, точней — опаснее, но натура, и спустя почти двадцать лет после войны, требовала, и он худо-бедно да промышлял, не давал своей беспокойной крови застояться. Как клептоман, не мог он без этого. Чесались руки, ныла душа. А помощники, считал он, нужны были, как раз больше для тоскующей души, чем для дела. Сказывался, должно быть, и возраст, возникла потребность кого-то уму-разуму поучить, понаставничать. Подвернулись Жбан с Килялей. Но пока дальше приобщения Киляли к перепродаже мяса дело не пошло, да и то делом не он занимался, а его мать. Он так — передай то, сообщи это... Жбан — антипод Киляле, тип перпендикулярно-лопоухий, хамоватый, туповатый. Но такие тоже нужны. Вот же надумал сделать приятное — «подарить» пушку с обоймой боевых патронов. Оставалось принять дар.