Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

На глазах преобразилась и Рашида-апа, стала еще словоохотливей, вместе с тем поласковей, помягче и даже обликом немного, что ли, поавантажней. Она устроилась на новую работу — продавцом в продовольственный магазин. Он устроил — Гайнан. От этого, однако, не загордилась, так же угощала весь этаж эчпечмаками, которые получались уже помясистее и, честное слово, порумяней. И у самой, замороченной вечным безденежьем и болезнями, кроме одежды новой, появился на щеках живой цвет. Она радовалась неожиданному повороту судьбы и не придавала значения бойкоту сына, который перестал вдруг играть по утрам на гармошке и с первых же дней после свадьбы отказался есть мясо, приготовленное из кусков, что почти ежедневно притаскивал отчим с работы. Она знала упрямство сына, но хорошо знала и скрытую под внешней отчужденностью любовь к ней, своей больной матери. Все верно, думала она, кому приятен новый хозяин в доме, новый отец, отчим, но время возьмет свое, притрутся мужички.

— Съешь кусочек,— уговаривала она сына,— не готовить же тебе отдельно.

— И не упрашивай,— отвечал Шаих,— это мясо для львов и тигров.

— Какая разница, говяжье ведь! Высший сорт.

— Не говяжье, а краденое.

— Смотри, какие кусочки,— восхищалась мать, — лучше, чем в магазине или даже на базаре.

— Вот, вот!..— бросал в сердцах Шаих и убегал к себе на голубятню.

Рашида-апа кричала вслед:

— Не краденое это, а паек.

Не раз при таких разговорах появлялся Гайнан Фазлыгалямович и шикал на жену:

— Тише ты, че орешь на всю богадельню!

— Так ведь не ест...

— Проголодается — прибежит.

Но Шаих не возвращался. Помидоров, огурцов, картошки в ту пору было в достатке. А потом Рашида-апа приспособилась — стала на «базаре» покупать мясо, которое за углом ей передавал все тот же добродетель.

Надо сказать, «паек» Гайнан получал львиный. Он мог позволить себе помогать кой-кому из знакомых. Моя мать пару раз покупала у него на пельмени. Но однажды ночью у нее с отцом состоялся в их «кабинете» за шкафом серьезный разговор, и ей пришлось от услуг отзывчивого соседа отказаться. Отец недолюбливал его. К тому же он был безумно ревнив. Тогда мне показалось, это и было основной причиной разговора.

Зачастил с кошелкой к нам в дом Киляля. Первое время он встречался с Гайнаном прямо в закутке кухни. Ближе к осени место деловых встреч было перенесено в сарай, который, как не противился Шаих, перестал быть его личной резиденцией. Теперь частенько можно было слышать, как там постукивает топор, и видать, как ухмыляющийся Киляля тащит через двор тяжелую кошелку. Иногда и мать его, Гульфия-апа, приходила.

Равнодушным к мясу оставался один Николай Сергеевич. Он питался концентратами, значительно экономившими время, которого ему всегда не хватало.

Не одним, так другим достал ученого соседа Гайнан. Разговорами. Зачастил он к нему в конце сентября. До этого завскладу цирка одинокий сосед был неинтересен, да и просто некогда было: осваивался в новом доме, обживался, осматривался... А осмотрелся — и оказалось, что забавнее Николая Сергеевича нет на свете чудака.

Когда знакомились, Гайнан сказал, чтобы его просто Геной звали, а то имя-отчество его нелегко произносятся.

— Отчего же,— ответил Николай Сергеевич,— можем ведь выговорить Джавахарлал Неру, сможем и — Гайнан Фазлыгалямович.

— Ну вы, конечно, человек ученый,— хмыкнул Гайнан.

«Военного майора» нельзя было назвать образованным. Но своя философия у него имелась. Разглагольствуя о жизни, он любил произносить невесть откуда почерпнутые изречения великих людей, большей частью полководцев, среди которых чаще всего поминалось имя Наполеона. Порой он удивлял... Не умом, а какой-то изворотливостью ума. Позже выяснилось: высказывания великих, цитируя, он путал, слова одних приписывал другим, а то и сам придумывал. Когда чувствовал, что сумел блеснуть или поставить собеседника в тупик, то неизменно повторял: «Ум маленький, но свой». Или: «Главное интуиция, а не эрудиция. Эрудитом и попугай может быть». Последняя фраза предназначалась Николаю Сергеевичу, а также всем «шибко грамотным».

Однажды, в приподнятом, «философском» настроении Гайнан спросил:

— Как вы, Николай Сергеевич, живете один, не понимаю? Скучно же. Ни друзей, ни подруг...

— Друзей у меня достаточно,— живо откликнулся Николай Сергеевич, подняв глаза на книги.

— Ну-у, это... Это суррогат.

— Это жизнь,— возразил Николай Сергеевич.