Сид Чаплин - День сардины

Надо мной, конечно, сразу стали смеяться.

— Вот молодой Ромео, — сказала миссис Троттер; ей уже под девяносто, и у нее такая уйма внуков, что по воскресеньям, когда вся родня приходит ее навестить, им приходится обедать на лестнице и на заднем дворе.

— Что-то ты поздно сегодня, сынок, — сказала моя старуха.

— Сидел у реки, на закат любовался.

— С девушкой, конечно, — сказала миссис Тэппит и засмеялась; смех ее был похож на рев старого осла.

— Ну нет, он никогда не гуляет с девушками, уж я-то знаю, — сказала моя старуха.

— Чего не видит глаз…

— Я вот тоже думала, что наш Джо такой, — сказала бабушка Троттер. — Все дома сидел, собирал радиоприемники. А потом пришел вечером домой и сказал, что женился, — и когда он только успел…

— Это они успевают, не беспокойтесь, — сказала миссис Тэппит.

У меня хватило ума промолчать. Я знал, что им скоро надоест перемывать мне косточки. Поэтому я предоставил делу идти своим ходом, но моя старуха не сводила с меня глаз, и я поневоле чувствовал себя виноватым. Этим старым кумушкам пальца в рот не клади. Они такое знают, что иногда только глаза разинешь да подумаешь — может, я и впрямь это сделал, да сам позабыл.

— Взять, к примеру, хоть Джека Смолмена, — сказала бабушка Троттер. — Вышел из тюрьмы. И в первую же ночь его поймали с поличным в обувном отделе кооперативного магазина, а его дружки с фургоном удрали. Меньше суток как из тюрьмы вышел, а уже опять и сам влип и жена влипла.

— Он заработал год, а она девять месяцев, — сказала миссис Тэппит, и все, в том числе и моя старуха, покатились со смеху.

— Бедняжка, — сказала миссис Тэппит, — она так хотела, чтобы все было прилично. Помню, когда его в тот раз посадили, она ужасно убивалась.

— Я была, я была при этом, ах, это такой ужас! — затараторила бабушка Троттер, кивая, как старая китайская кукла, и жуя губами.

— Мы стали его ругать, но она накинулась на нас, как тигрица. «Ладно, — говорит, — одно я вам верно скажу: он всегда был чистый и аккуратный — за всю жизнь с ним я ни разу не видела его без воротничка и галстука».

— А ведь у нее восемь, не то девять детей! — воскликнула бабушка Троттер. — И представьте себе этого красавца — воротничок прямо на голой шее…

И пошло, и поехало… Если хотите узнать жизнь, найдите эту старую скамью под деревом. Вам откроют глаза, и притом совершенно бесплатно. Только надо, чтобы они вас не видели. Эти старухи всех здесь знают и не станут с чужим откровенничать.

Наконец мы отправились домой. Я пошел вперед быстрым шагом, потому что у наших ребят не принято ходить с матерью, но моя старуха догнала меня и тронула за рукав; меня ожгла мысль, что она хочет взять меня под руку, — я посторонился и пропустил ее вперед. А старая Тэппит добавила последнюю каплю.

— Держи его крепче, Пег! — крикнула она. — Такой красавец удерет от тебя — охнуть не успеешь.

Она словно угадала, о ком я подумал.

— Он был солдатом береговой батареи, — сказала она.

— Ты мне давно про это говорила.

— Он был хороший человек. Говорил так красиво — заслушаешься. И служил исправно, всю войну прошел, был в Дюнкерке. Твой дед любил его. Я тогда работала на фабрике.

— Да, мама, — сказал я, отодвигаясь от нее.

— Я знаю, ты часто о нем думаешь. Мы прожили с ним три месяца, а потом его перевели в другую часть. Он написал мне несколько писем. Потом писем долго не было, а когда он перестал присылать деньги, я написала по последнему адресу, и мне ответили, что его демобилизовали. Ну что ж… У меня тоже есть гордость. Я не хотела ему навязываться. У меня было довольно забот — твой дед умирал, а ты… ты должен был появиться на свет. Так что я не стала его разыскивать. Но жилось мне одиноко.

— Ах, мама, не надо об этом, — сказал я, не зная, куда деваться.

— Бабушка Троттер напомнила мне про него, разбередила душу. Ты никогда не бросишь меня в беде, правда, Артур?

— Не бойся, не убегу.

— Одиноко мне жилось, — повторила она.

Мы вошли в дом.

У Гарри горел свет, пробиваясь через дверную щель. Он крикнул:

— Это ты, Пег?

— Да, я. Ты как?

— Ничего. Решил лечь пораньше. Спокойной ночи, милая.

— Спокойной ночи, Гарри. — Она стала подниматься по лестнице, и, помню, я недоумевал. Дойдя до половины, она повернулась и сказала: — Завтра годовщина нашей свадьбы, Артур.

Я не ответил, и она пошла дальше. Я был взволнован. Пошел на кухню, зажег свет, налил воды в электрический чайник. Но когда она спустилась, я уже совладал с собой.