Сид Чаплин - День сардины

Это была важная новость, потому что Носарь никогда на полпути не останавливался, а значит, в любую минуту могла случиться беда. Оставалась одна надежда: все-таки она была сестра Мика и другой веры, но если разобраться, так это выходило еще хуже. Когда кто-нибудь из своих ребят втюрится в девчонку, дело уже дрянь, ну, а тут такой оборот выходил, что шею сломать можно было. Признаться, меня мучило любопытство, но я скорей умер бы, чем стал расспрашивать. И не подумал даже. Часов в десять вечера ребята начали расходиться, и под конец остались только мы с Носарем и Балда, который не ушел, потому что хотел нас поблагодарить. Да, скажу вам, казалось, он вот-вот заплачет от благодарности.

Он жал руку мне и Носарю, клялся быть верным товарищем, уверял, что мы можем на него положиться, а потом предложил нам пойти в рыбную лавку его отца и взять бесплатно по пакету рыбы с жареной картошкой. Но мы отказались. Как-нибудь в другой раз, сказали мы ему, и он ушел, чуть не прыгая от радости.

А мы пошли прошвырнуться вдоль оврага, и, хотя погода стояла прекрасная, нам было грустно; нечего было сказать друг другу. Наконец Носарь спросил:

— Ты не спешишь, Артур?

Я сказал, что спешить мне некуда, и мы присели на землю. Он все жевал травинки, как кляча старого Неттлфолда. Потом сказал:

— Забавно вышло.

— Что?

— Наш малый сохнет по этой Неттлфолдовой бабе, и еще на той неделе, до среды, я его за психа считал. Как думаешь, Артур, может, я сам спятил?

— Говорят, это со всяким бывает, — сказал я.

— Она работает на упаковке; укладывает жестянки с сардинами в большие картонные коробки. Поднимаю я эти коробки подвесным краном — раз! — и вдруг вижу ее. Ее можно на руках носить. Она Легонькая, как перышко. И говорит тихо-тихо, а я терпеть не могу, когда орут, — ты не обижайся, Артур, это я про своих сестер и старуху, они ведь рыбой торгуют.

— Выходит, ты влюбился?

— Ну нет. Этого еще недоставало — влюбиться в моем возрасте. Но отчего бы мне не погулять с ней иногда?

— Да, если она согласится. Знаю я этих девчонок. Они хотят, чтоб ты все время был с ними. Не любят делиться.

— Ну нет, хватит с нее двух вечеров в неделю.

— А как же Мик?

— Он не узнает.

— Ему это не понравится — и ко всему ты еще другой веры.

— Да ведь это просто так, несерьезно. Буду на всякий случай держаться от него подальше.

— Маму не успеешь вспомнить, а уже какой-нибудь друг шепнет ему про тебя, и он возьмется за дело.

— Пускай.

— Созовет своих ребят, и они тебя в порошок сотрут — я уж не говорю о том, что будет с его сестрой.

— Крошку он не тронет!

— Еще как тронет, и предки тоже дадут ей жизни.

— Пусть только попробуют, я им дом спалю, — сказал он. — Пусть только пальцем ее коснутся…

Я видел, что его не переубедить.

— Ладно, старик, дело твое. Но гляди в оба.

Он смотрел через овраг и оба моста туда, где виднелись крыши портового квартала; ветхие, покосившиеся домишки, лепящиеся на крутом скате холма; грязные, мощенные булыжником улицы, обвалившиеся крылечки, разваливающиеся лестницы.

— Как ее зовут?

— Тереза.

— Но ведь это имя святой.

— А что это была за святая?

— Не знаю. Какая-то добродетельная, одним словом — праведница.

— Артур…

Я сказал: да, слушаю.

— Значит, ты думаешь, я влюбился?

Тут нельзя было ответить прямо.

— Одно тебе скажу: видно, в этой крошке что-то есть, раз она так крепко тебя зацепила.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил он.

— Уверен в этом.

Я ушел, а он остался мечтать и все глядел в ту сторону — наверно, ждал, когда у нее в окне свет загорится. И это Носарь, самый отчаянный из городских ребят! Если есть кто-то над миром, то он, видно, нарочно всякие штуки подстраивает, для смеха. Я потому так говорю, что в это самое время Келли со своими дружками разгромил наш штаб, до которого было рукой подать. Наверно, они следили за Носарем и пошли другой дорогой. А может, они шли по дну оврага, и он их не видел. Все может быть. Ведь он глядел совсем не в ту сторону.

Да, братцы, славный был вечер. Теплый, безветренный, мягкий и чуть печальный. У каждого крыльца сидели на стульях старухи всех пород и размеров, от сорока до девяноста лет, и рассказывали анекдоты или сплетничали. Мужчины стояли рядом или сидели, спустив с плеч подтяжки, курили и наслаждались отдыхом. Разговоры то и дело прерывались громким смехом.

На углу нашей улицы и шоссе широкий тротуар, и там под старым трухлявым каштаном, на котором почти нет листьев, стоит скамейка. Летом это любимое место старых кумушек, потому что мимо все время едут машины и, если что случится хоть у черта на рогах, они все равно узнают об этом не позднее чем через десять минут. Теперь здесь сидела моя старуха с несколькими соседками, и я тоже сел из вежливости.