Зоэ Бек - Голос крови

– Все вокруг? – запинаясь произнес Фредерик. Он ничего не понимал.

– Все вокруг, – повторил Петер. – Тебе хотят предложить должность в Моцартеуме. И, между нами, готовы хорошо раскошелиться.

Фредерик все еще ничего не понимал.

– Ты герой. Исключительный пианист по всем статьям, и к тому же еще и герой. Такая тяжелая судьба – твой ключ к успеху. Я все время чувствовал, что в твоей игре появилась такая глубина, какой в ней не было два года назад. Теперь я понял почему.

– Глубина, – повторил Фредерик, сам не зная, как это принимать.

Должно быть, это издевка, ирония. Петер насмехается над ним, иначе тут быть не может.

Он понял, что происходит, только когда с улицы влетел директор Моцартеума, чтобы громогласно его поприветствовать.

– Дорогой мой Арним, – воскликнул он и так широко раскрыл объятия, что чуть не выбил поднос из рук ненароком подвернувшегося официанта. – Мой дорогой Арним! Как я рад, что вас встретил. Давайте сегодня вечером вместе поужинаем.

А в следующую секунду поднялся со своего места господин, который все это время был занят едой или курил через два столика от Фредерика, и, оттеснив директора, представился редактором австрийского радиовещания: он, дескать, так и думал, что застанет Фредерика в Зальцбурге, хотел даже зайти к нему в гостиницу, чтобы договориться об интервью, сейчас для этого самое время. Как раз пора показать, какой человек Фредерик. Какое бремя он так героически несет. Как это подействовало на него, сообщая его игре новую глубину.

Фредерик понятия не имел, прибавилось в его игре глубины или нет. Ему, скорее, казалось, что последние концерты он отыграл по обязанности и был несобранным. Хорошо, что у него достаточно вещей в репертуаре и от него не потребовали ничего новенького. Но чтобы глубина? Скажут ли они то же самое о его Моцарте?

– Нам надо поговорить и о том, почему вы наконец взялись за Моцарта, – продолжал редактор. – Не потому ли, что Моцарт, как говорят, так близок восприятию маленьких детей?

Фредерик растерянно кивал, благодарил, договаривался о датах, со всех сторон получал похлопывания по плечу.

Когда они с Петером остались наконец вдвоем, Петер ему сказал:

– Что бы ни случилось, ни в коем случае не разводись.

Ну уж нет! Он и не подумает разводиться. Да и с какой бы стати? Ему, напротив, нужно прямо благодарить Карлу за то, что она в «Поворотном круге» прославилась как главная сумасшедшая текущего десятилетия.

Признаться, вот уже неделя, как он то и дело посматривает на свой мобильник, проверяя, не пропустил ли звонок Фионы. Он решил считать добрым знаком, что она не дает о себе знать. Даже если она не звонит, потому что обиделась на него за то, что он не захотел принимать ее фантазии всерьез, Бена это тоже устраивало. Но временами Бена охватывала тревога за нее.

Его шоферская служба протекала монотонно. Каждый день один и тот же рутинный распорядок. Подъем в половине седьмого, задолго до того, как встанут родители. К семи пятнадцати он успевал принять душ, позавтракать и облачиться в непременный черный костюм с белой рубашкой и неярким галстуком. Чандлер-Литтон придавал большое значение приличному внешнему виду, и потому Бен каждое утро начищал элегантные черные ботинки. Седрик выделил ему деньги на приобретение нового гардероба: пять костюмов, десять рубашек, десять галстуков, три пары обуви, три подходящих ремня, два макинтоша. Он оплатил даже заколки для галстука, запонки и носки. Новый бумажник. И так далее. Никогда в жизни у Бена еще не было такой дорогой одежды. И по правде сказать, он никогда в жизни не стал бы покупать этих вещей, даже будь у него на это деньги.

В четверть восьмого он ехал на стоянку лимузина «мерседес», в гараж, предоставленный в пользование руководящего состава «ИмВака». Там он осматривал основные узлы механизма, невзирая на то что в этом не было никакой необходимости, проверял, не ковырялся ли кто-то в машине, и еще до восьми отправлялся на ней в Дарем к дому Чандлер-Литтона. Там он ждал, а ровно в половине девятого тот бодро выскакивал из двери. Забросив на заднее сиденье портфель, Чандлер усаживался сам, а Бен снова залезал на водительское сиденье, чтобы везти его в фирму. Бена никогда не приглашали зайти в дом.

Около девяти они заезжали в гараж. Бен должен был каждый день выбирать новый маршрут. Чандлер-Литтон боялся покушений со стороны «сверхамбициозных защитников животных», как он сам называл этих людей. Иногда он употреблял слово «экотеррористы». На лимузине, как и в окнах его кабинета, стояли пуленепробиваемые стекла. В здание можно было попасть только после предъявления кодовой карточки в комбинации с отпечатками пальцев. Вход на этаж, на котором находился кабинет Чандлер-Литтона, был также по пропускам, доступ туда имели считаные единицы. На нем Бен тоже ни разу не побывал. Время ожидания он проводил у дежурного в швейцарской. Там всегда имелся свежезаваренный чай, а еду им в любом количестве доставляли из столовой. Все портье на самом деле были работниками службы безопасности и при помощи мониторов держали под наблюдением не только главный вход, но и все запасные, черные и подвальные двери. Бену удалось узнать, что где-то в здании была еще одна комната с мониторами. Там сидели три охранника из службы безопасности и, не отрывая глаз, следили как минимум за тремя десятками мониторов. По крайней мере, так утверждал Брэди, с которым Бен убивал время в первую неделю своей работы в фирме. Здание находилось под круглосуточной охраной. Многие отделы были оснащены такой системой безопасности, какие стоят в тюрьмах строгого режима, к подопытным биглям имели доступ лишь немногие избранные, а на каждого сотрудника заводилось толстое досье, куда заносились данные всесторонней тщательной проверки. Узнав об этом, Бен немедленно позвонил из Изингтона Седрику.