Мария Голованивская - Пангея

Во время грозы, когда электрические разряды молнии прошивают атмосферу, в воздухе образуется озон. Это особенно ощутимо в местах, богатых кислородом: в лесу, на побережье, около воды. Озон — это сильный окислитель, он разлагает многие токсичные примеси в атмосфере до простых соединений, тем самым очищая воздух.

Молекулярная формула озона О3. Он тяжелее кислорода и нашего привычного воздуха. Это особенное его свойство обнаружил физик Мартин ван Марум в 1785 году и описал тот самый «запах грозы», связанный и с греческим переводом самого слова ozon — «пахнущий».

— Волен ли ты в себе? — спросил Павел.

— Теперь да, — ответил Петр и шагнул к выходу.

Дело шло к восходу, и после продолжительной ночной беседы не оставалось более ничего, как закрыть лавочку и пойти прочь.

— Погоди! Я с тобой!

Он спешно засобирался, принялся поднимать с пола книги, разбросанные досье, указки, мелки, грифельные доски, песочные часы с разбившимися и целыми стеклянными колбами, он запихивал все это в мешок, как и пару красных яблок из плетеной вазы и золотую луковицу с обеденного стола: не пропадать же добру. Одно из яблок выскочило у него из рук, покатилось по полу, и он долго не мог справиться с ним, ухватить, затолкать в мешок.

— Ладно, оставайся тут, если такое тупое, — с досадой шепнул Павел яблоку. — Петя, а куда мы пойдем?

Петр на секунду застыл, пожевал губами.

— Разве так можно спрашивать? Куда! Дороги не будет! На кудыкину гору! Знаешь, есть такое место для тех, у кого слишком любопытный нос?

— Ты хочешь, чтобы мы пошли куда глаза глядят?

— В ту сторону мы точно не пойдем, — сказал Петр и кивнул на восток, где занимался рассвет и шли приготовления к большой битве. — Хотя глаза наши и будут все время смотреть туда. Но мы должны уйти, нет смысла больше сидеть здесь и ворошить истории.

— Я согласен, — кивнул Павел, — мы пойдем на запад, и, пока солнце будет освещать битву, мы успеем уйти, жалко только, что так и не увидим финала.

— Да финал же известен, — пожал плечами Петр, — у них все просто, хотя и больно. Это нам не пойми что делать.

— А что будет со всеми этими душами? — растерянно спросил Павел, указывая в сторону закрутившейся гигантскими калачами мучнистой людской реки, вытянувшейся от большого поминального костра внизу ко входу в их пределы, — они будут вечно тут стоять? Все поднебесье заполнится неприкаянными душами только потому, что мы сбежим, будучи не в силах судить?

— Если победит Господь — а он, как всегда, проиграет, — но победит — назначат других привратников, а если проиграет сатана, чего еще не видывали, то и суда не понадобится, все пойдут в ад, и ад будет повсюду. Ты что, не знаешь, маленький?

— Битва из-за Пангеи? — не унимался Павел. — Из-за этого кровавого озера, которое блещет вон там, справа внизу? Из-за Тамерлановых людей, перерезавших за одну ночь миллионы человек и обагривших кровью и снега, и пески, и реки, и озера, и степь заполнивших до краев, и могучие леса до самых верхушек? Да? Из-за Пангеи?

— И как ты хотел, чтобы мы судили их всех? — ответил Петр вопросом на вопрос. — Отправили царедворцев в рай только за то, что им, как курам, перерезали горло? Или мы должны были бы копаться в их зловонных судьбах после тех страшных их смертей, которые сами по себе разве не искупление, когда они так мучительны? Разве Господу нужно, чтобы мы судили и тех, кто вышел из этого ужаса и вопля наружу, в наши дали, этих младенцев и полуслепых старух? Чтобы мы разбирались в их изменах, мелких кражах, после того как в одну ночь они захлебнулись в собственной рвоте и бурой крови? Потоп ведь при Ное и был судом, а то, что творится внизу, почему не суд, а просто катастрофа, скажи мне, пожалуйста?! Ты идешь или будешь копаться дальше?

Они вышли за порог, дверь запирать не стали и легко зашагали вдоль розовеющего края горизонта, пока еще безопасного, чтобы обогнуть его и пойти по окольной дороге на запад, пролегающей по всей видимой части окружности через восточные пределы. Напрямик они не решились — кто знает, не перекрыта ли по такому случаю главная дорога и что ждет их самих, если они ошибутся в выборе пути. Битва такая случается редко, один раз в тысячу земных лет, назначается она только тогда, когда дела совсем уж заходят в тупик, и в часы перед битвой полное царит безвластие и разгул бесовщины: а что как наш победит — считают одни, тогда все простится и все будет можно, а как не победит, так все равно проделки скостят — они же были до битвы, а кто старое помянет, тому глаз долой! Опасный они выбрали денек для побега, но ничего не поделаешь: либо судить от балды, кости кидать или жребий тянуть — но это уже совсем проклятье, игра случая, либо закрывать лавку. Вот они и закрыли. Вот они и пошли.