Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

— По-моему, не стоит, — сказал отец. — Это ее задержит. Обед уже готов… или должен быть готов, — добавил он, взглянув на свои часы.

Мы пошли в гостиную и стали ждать. Я сидела в зеленом кресле, а он расспрашивал меня про школу, потом мы заговорили о каникулах. Но, отвечая ему, я видела, что он меня не слушает, а только ждет, какие звуки донесутся из кухни, где орудовала Джейни. Звуки время от времени доносились: что-то бурно зашипело на горячей сковороде, упала крышка от кастрюли. Этот звук был громкий, и крышка долго крутилась на каменном полу. Наш разговор прервался.

— Не привыкла еще Джейни к кухне, — сказал отец.

Я улыбнулась — чуть-чуть, мне не хотелось, чтобы отец это заметил, но он посмотрел на меня и тоже улыбнулся. Мы поняли друг друга.

— Пойду взгляну, — сказала я.

Он поднял руку, чтобы остановить меня, но я пошла.

Это было вполне естественно. Пятнадцать лет Джейни была секретарем моего отца. Работала в конторе. Помню, когда я была маленькая и забегала к нему на работу, она входила в кабинет с серьезным видом, чуть наклонив голову набок, и, поворачиваясь лицом к отцу за столом, наклонялась вперед, стараясь угадать, что ему нужно. Меня восхищало, как досконально она разбирается в его делах, и как вносит письма, и как хватает телефонную трубку, стоит телефону зазвонить, и как спокойно-уверенно звучит ее голос. Сила ее была в безликости. Эту силу она потеряла, когда вышла замуж. Став мужней женой, она разучилась себя вести. Когда мы разговаривали, она со вздохом выставляла вперед свою плоскую грудь, которая теперь круглилась, как утиная, и улыбалась, глядя на отца с заискивающей, выжидающей нежностью. После пятнадцати лет одна ее жизнь кончилась; она отдыхала.

Но со своим конторским поведением она не рассталась — она перенесла его в кухню. Я вошла, как раз когда она устремилась к плите, где кастрюли плевались уж слишком буйно. Шла точно так, как когда-то подходила к отцу. Теперь место отца заняла плита. Она подходила к плите с безмолвным вопросом, словно угадывая, что здесь нужно, и кучку тарелок несла погреть, как будто держала стопку писем. Казалось, ее ставит в тупик, что плита не может говорить. Когда одна из кастрюль перекипела, она бросилась к ней, схватила и подняла слишком высоко, старым телефонным движением, так что вода сразу расплескалась. На столе рядом с плитой стояли миски и сковороды, расположенные аккуратным рядком, как бумага для машинки, и она переходила от одной к другой с выражением вопросительно-озабоченным, как когда-то к бумагам, которые предстояло зарегистрировать. Для работы в кухне метод не самый подходящий.

Увидев меня, она поставила сковороду, которую держала в руке, и — как бывало в конторе — прервала все дела, чтобы поговорить со мной. Она расхвалила мои волосы — я во время последнего триместра остриглась, от этого выглядела старше и была этим очень довольна. Но за спиной у нее закурился синий дымок. Этого она не заметила.

Я вернулась к отцу и сказала:

— Я не хотела ей мешать.

— Поразительно, — сказал он, взглянув на часы. — Придется мне пойти поторопить ее.

Его изумляло, что женщина, такая быстрая на работе в конторе, в своем доме может быть такой медлительной и беспомощной.

— Она сейчас все принесет, — сказала я. — Картошка готова. Стоит на столе. Я видела.

— На столе? — переспросил он. — Стынет?

— На кухонном столе, — сказала я.

— Это не помешает ей остынуть, — сказал он. Отец у меня человек язвительный.

Я стала напевать что-то, бродя по комнате. Раздражение отца длилось недолго. Его сменило что-то новое в его голосе. Покорность судьбе.

— Подождем еще, если ты не против, — сказал он. — Джейни работает медленно. И, между прочим, — добавил он, понизив голос, — ты лучше не поминай, что по дороге со станции мы с тобой встретили Ленардов.

— Ленардов? — удивилась я.

— Это были друзья твоей матери. Ты уже большая, должна понимать. Иногда требуется немного такта. Джейни иногда кажется…

Я посмотрела на отца. Он во многом изменился. Когда он сообщал мне эту тайну, в его небольших карих глазах сверкнула яркая искра, и я широко раскрыла мои, синие, чтобы принять ее. Да, он изменился. Его жесткие черные волосы над ушами подстрижены короче, и вид какой-то слишком молодой, как бывает у мужчин среднего возраста, потому что по некоторым черточкам видно, что они не так молоды, как их лица. Как минуты на циферблате часов, эти черточки появляются в уголках глаз, около носа, около рта. Он сильно похудел, лицо стало жестче. Когда моя мать жила с нами, он часто сердился и язвил, дулся и отвечал слишком резко; но никогда я не видела у него, как теперь, пустого лица, ироничного, отмеченного нетерпеливой скукой. Сейчас, прочтя мне нотацию, он даже просвистел сквозь зубы какой-то мотивчик. И тут вошла Джейни, с улыбкой, но без тарелок, и сказала, что обед готов.