Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

— Мистер Ричардс, — сказал я Эрнесту, — помолвлен и в скором времени собирается жениться на прелестной девушке по имени мисс Корни; он снял дом на Олбайн-райз, одну из тамошних музыкальных шкатулок. В его письме об этом говорится.

И вернулся к телефону.

— Разумеется, мистер Ричардс. Скажите, когда бы вы смогли нас принять?

Едва он повесил трубку, я метнул на Эрнеста испепеляющий взгляд.

— Завтра в одиннадцать утра, — говорю. — Мистер Ричардс или "Морской Еж", Эрнест, третьего не дано.

Таких уголков, как Олбайн-райз, в Лондоне великое множество, надо только знать, где их найти. Десять домиков ранневикторианского периода лепились на поросшем плакучими вязами уступе холма, где каждый клочок земли стоит бешеные деньги. Они все до одного походили на музыкальные шкатулки, поистине сравнения точнее не подобрать. И хотя от магистрали с ее грохотом и воем их отделяют всего триста ярдов, лондонцам мнится, что они согласно наигрывают свою тихую мелодию просто-таки в сельском затишье. Когда мы туда приехали, Эрнест, едва глянув на дом, понял, что нам здесь нечего делать: эта парочка приобрела само совершенство. Я отвернулся от дома, чтобы рассмотреть их получше.

У мистера Ричардса был голос записного судейского, и все остальное — котелок, черный пиджак, полосатые брюки, галстук питомца Итона — под стать голосу. Зато в лице мисс Корни нас ждал сюрприз. Эта пухлая, румяная штучка в костюме из мохнатого коричневого твида отличалась бестрепетным взглядом и крепким рукопожатием. Она не стала распространяться, сказала, что спешит — ей надо поспеть на какую-то выставку, молочного скота, что ли. Мы прошли в дом.

— Пусть все будет сплошь белое, — выкрикнула мисс Корни.

— Белое? — переспросил Эрнест.

— Выкрутасы побоку. Все сплошь белое, и точка, — сказала мисс Корни.

Мистер Ричардс жалобно посмотрел на Эрнеста. "Спасите меня от сплошь белого", — говорил его взгляд.

— Белое? — переспросил Эрнест. — А какого оттенка — мела или слоновой кости?

— Просто белое. Любого оттенка. Словом, белое, — бодро выкрикнула мисс Корни.

— Как овцы — те, что почище, — съязвил мистер Ричардс, но взгляд его чуть ли не в открытую — насколько это позволительно джентльмену — взывал о помощи. Эрнест отметил и очаровательную гостиную, и не менее очаровательную лестницу, ведущую к ней, но, весь во власти потрясения, не мог оторвать глаз от встрепанной шевелюры мисс Корни, от ее розовых, как окорок, щек, от голубых, как яйца дрозда, глаз.

Он был ошеломлен. В большинстве случаев он умел сбить с панталыку даже самых дерзких на вид женщин, но сбить с панталыку мисс Корни он не сумел, вернее, не посмел. Она была — и он это сразу понял — его полной противоположностью: если он стремился украшать, то она — опрощать.

— Белое? Весьма целомудренно, — сказал Эрнест, против обыкновения чуть повысив голос.

— Уж не переходите ли вы на личности? — лукаво спросила мисс Корни. Эрнест опешил. Мисс Корни оскалила мелкие белые зубки. — А теперь я покажу вам, что наворотили эти ужасные люди, ну, те, кто жил здесь до нас, — говорила она, увлекая Эрнеста вверх по лестнице к ванной. — Клеопатре с ее змеей здесь, наверное, понравилось бы, но я-то держу собак.

— В ванной? — спросил Эрнест.

— Они скребутся в дверь, — призналась мисс Корни. — Все это, — она обвела комнату рукой, — придется убрать.

— У нас собаки, — оправдывался мистер Ричардс.

Эрнест поглядел на него. Мистер Ричардс, плотный молодой человек с несвежим цветом лица, говорил, как адвокат, ходатайствующий о снисхождении к клиенту. Таким тоном говорят: "Ваша милость, довожу до сведения, что мой подзащитный держит собак".

— Какой здесь страшный уличный шум, — донесся от окна голос мисс Корни. Уличный шум был почти не слышен.

— Когда коровы телятся, шум пострашнее, — сказал мистер Ричардс.

— У джерсеек прелесть что за глаза, — сказал Эрнест.

Я ушам своим не поверил.

— Да, — сказала мисс Корни. — У нас пятьдесят коров, и две отелятся на этой неделе. Но глаза дело десятое, первое дело — удой. Верно, Роберт? Я хочу, чтобы Роберту было где приткнуться на неделе. Сама-то я Лондон не перевариваю.

— Здесь будет мое стойло.

— Но овес мы будем держать в деревне, — с ходу парировала мисс Корни, не сводя тем временем глаз с Эрнеста.

Эрнест был околдован. Но и мисс Корни тоже.

Роберт испытывал неприязнь к Эрнесту; Эрнест платил Роберту презрением. Мисс Корни, склонив головку набок, с нескрываемым восхищением, однако не без критицизма разглядывала Эрнеста.