Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

С этой иной женщиной он и шел на следующий день к автобусной остановке. В руках она несла потертый пустой чемодан и шагала так быстро, что он едва поспевал. На ней было темно-синее платье. Голова повязана серой в белую полоску косынкой, отчего бледное лицо выглядит жестче, старше и угрюмей. Тонкие змейки губ. Лицо с печатью прошлого, которое никогда уже ее не отпустит, куда бы она ни шла. На остановке были люди, она никого не замечала. Мальчик с тревогой посматривал на ее задранный подбородок, но, когда подошел двухэтажный автобус, она очнулась, подсадила его, а чемодан сунула под лестницу.

— Сядь здесь и следи, чтобы никто не взял.

Ежегодная встреча! В этот раз сестра приехала со своего острова рано, уже в июне. При Редже и, кстати, при том другом, кого она ни разу не видела, заявлялась только к Рождеству. А нового зовут Уильямс, он у нее уже три года и собирается купить мыс, что на открытке, да только в июне ему там не живется. Не выносит комаров. Сестра сказала: «Слетаются тучами и сосут из него кровь». Но кто тут настоящий кровосос — дело спорное. Вот бы спросить его самого! Эти дамочки так и норовят высосать побольше, пока их время. Сегодня для них роскошные отели, а завтра что? Перекрестила себя в Августу! Но Грейс Филипс будет звать ее Элси — так оно пристойнее.

Лондон курчавился зеленью. Она разрослась вдоль широких и узких улиц, выпирала из проулков, вздувалась у крутых, ревматически искривленных поворотов. Тротуары тоже сужались и расширялись; в узких местах была толкотня. Разноцветные машины сбивались кучами, теснились, делали рывок, перестраивались, суматошно взвизгивали на поворотах и снова сумрачно ползли, как похоронные процессии. Шторы на окнах кое-где задернуты, и около дверей — нетронутые бутылки с молоком: здесь отсыпались после ночной смены; у станций метро ветер шевелил обрывки газет и окурки; женщины возили по церковным дворам детские коляски. А у реки вздымалась в небо парочка новых высоких зданий — тюремные вышки, сторожившие мирок этого района. Автобус переехал реку и повернул на север, к Гайд-парку и богатым кварталам.

— А здесь служит папа, — сказала она мальчику, когда они проезжали мимо большого магазина. — Вон его окно, на втором этаже, — показала она.

На улицах стало малолюднее, краска на домах была посвежее, прохожие лучше одеты. Около церкви, перед которой стояла золоченая статуя святого Георгия со змием, они вышли из автобуса и направились к новому дому; подъезд охранял человек в синей форме.

Мальчик заметил, что с матерью внезапно произошла перемена. Она застыла, испуганно стрельнув серыми глазами направо и налево. Обычно такая смелая, она как-то угодливо съежилась перед этим белым зданием с длинными балконами, похожими на прогулочные палубы. А когда швейцар с высокомерным мясистым носом распахнул двери в огромный вестибюль, втянула голову в плечи. В лифте она попыталась незаметно спрятать чемодан за спину сына, ей было стыдно. Ее била нервная дрожь — вдруг примут за воровку.

— В лифте полагается снять головной убор, если рядом дама, — сказала она сыну, чтобы убедить швейцара в своей добропорядочности. Мальчик обеими руками поспешно стянул с головы шапчонку.

Швейцар не спускал с них глаз. На одиннадцатом этаже дверцы лифта раздвинулись, и он повел их по коридору, застеленному коврами и в зеркалах — так что ей почудилось, будто целую толпу женщин ведут к разным квартирам. Молотка на дверях мальчик не увидел. Никакого громыханья железом по железу, как у них дома, — просто нажали кнопку, и за дверью зашипело, словно парикмахер надавил грушу пульверизатора. Сквозь матовые стекла дверей с узором из листьев папоротника проглядывали белые прутья решетки.

Им открыла горничная в хорошеньком фартучке и, глянув на обувь, пустила в прихожую. Здесь, как и в коридоре, опять был зеленый ковер, зеркала, отражавшиеся в зеркалах, светлый металлический столик со стеклянным верхом, на нем — непременные цветы, главным образом лилии. В теплом неподвижном воздухе стоял запах духов. Горничная провела их в большую комнату с кремовой мебелью, с креслами, обитыми зеленым и белым атласом. Четыре широких окна тоже забраны решетками, за ними лениво покачиваются пышные деревья Гайд-парка. Неужто и они тетины? В углу — небольшой бар из лакированного бамбука. Дверь в соседнюю комнату отворилась, и вышла тетя, у нее была семенящая походка, отчего попка смешно подпрыгивала.

— Грейс! — вскрикнула она по-детски.