Юрий Поляков - Время прибытия

На сберкнижку падают звезды.
Но среди восхищенного гула
Охолаживающей дозой
Та, которая обманула.

Если все получилось иначе,
Звездопады мимо мелькнули —
Обязательно где-нибудь плачет
Та, которую обманули…

Сидеть, с черновиками запершись,
Уныло строчки рифмами оковывая.
И видеть: за окном проходит жизнь,
Как женщина, призывно незнакомая.
Забросить все, помчаться впопыхах
За незнакомкой, многообещающей.
И сразу вспомнить о черновиках,
Как о жене, без устали прощающей.

Поговорив о том, другом и третьем
С приятелем моих примерно лет,
Мы стали разговаривать о смерти.
Зловеще-занимательный предмет!
Шла речь о том, что траурного крепа
Не утаить за контуром вещей,
О том, что это, в сущности, нелепо,
Пожив, уйти из мира вообще.
О том, что мы воскреснем в наших детях,
В делах, томах и шелесте берез,
Еще о том, что утешений этих
Никто пока не принимал всерьез.
Шла речь о том, что, видимо, не скоро
Нетленность с плотью будут сочетать
И что, увы, о смерти разговоры
За малодушье принято считать.
Постыдного не вижу в этой теме.
Страх смерти – это
самый смелый страх.
Поговорим о смерти, чтобы в темень
Сойти с улыбкой мудрой на устах!

Какое сегодня тяжелое небо!
Как на плечи давит оно!
Давно я у друга старинного не был,
Не пил с ним хмельное вино.
Не спорил о жизни, о правде, о счастье,
О женщинах, черт побери!
Давно мне пора бы к нему постучаться
И слушать шаги у двери.
Мой друг одинокий, он из домоседов,
Наукой своей поглощен…
Но я и сегодня к нему не поеду.
Боюсь, что откроет не он…

Время строит: на день вчерашний
Камень нового дня кладет.
И растет Вавилонская башня.
Это речь обо мне идет.

Ввысь, куда не подняться птице,
Башня тянется день-деньской
Ввысь, где хмурый творец ютится,
На творенье махнув рукой.

Чем же кончится стройка века?
Чем кончалась во все года.
Недостроенного человека
Не достроили, как всегда.

Столп обрушится. Столб огня
Не достанет до неба тоже.
Если все это не про меня,
Но тогда про кого же?

Слова, что от века пристали перу —
Поэтам таинственный знак:
«Меня схороните, когда я умру…»
А дальше про то, где и как.

Один попросился лежать на холмах,
Развеяться пеплом – другой.
А этот с березкой решил в головах,
А тот со своей дорогой.

Ну, что ж, видно, это закон бытия.
Беру, раскрываю тетрадь:
«Когда я умру…»
Погодите, а я…
Попробую не умирать.

Пусть будет так —
уж коли так случилось.
Не обещай! Пожалуйста, иди!
Не полюбился. Ну, не получилось…
Все лучшее, конечно, впереди.
Ты утешаешь: скоро легче будет.
Желаешь счастья без тебя.
Изволь!
А знобкий ветер времени остудит.
Любую радость и любую боль.
Такой урок запомню я навеки.
В чужие сани, очевидно, влез.
А ты давай – вытаптывай побеги,
Где мог подняться соловьиный лес!

Ах, эти семейные ссоры —
Букет непрощенных обид.
Язвительные укоры,
Надменно-обиженный вид.
Соседи наш спор не осудят.
Им ведом воинственный дух.
– Ноги моей в доме не будет!
– Уж если не будет, то двух!
Но в криках супружеской злобы
Немного осталось огня.
И дверью я хлопаю, чтобы
Опять ты вернула меня…

Мечтаю жить легко, неторопливо,
Мечтаю жить солидно, не спеша,
Достойно, обстоятельно, счастливо,
Чтоб суеты не ведала душа.
А что на деле? Только ветра посвист
В ушах от постоянной беготни.
Моя судьба, как уходящий поезд:
Умри в рывке, а лучше догони,
Запрыгни на последнюю подножку,
И рухни на свободные места,
И выясни, передохнув немножко,
Что в спешке перепутал поезда…

Жил, ел, работал, занемог,
Испробовал лекарства все…
И вот короткий некролог
На предпоследней полосе.
В строках – почет его трудам,
Родне – сочувствие в беде.
А между строк: «Все будем там,
Еще никто не понял, где…»

В глазах упрек или досада,
И губы, сжавшиеся в нить.
Но я любил ее когда-то
И мог бы до сих пор любить.
Все было молодо и глупо:
Скамейка. Трепетный вопрос.
Ответ. Податливые губы.
И запах вымытых волос.
…И вот она с ухмылкой странной
Глядит из-под тяжелых век,
Как будто темной, стыдной тайной
Мы с ней повязаны навек…