Мелани Бенджамин - Я была Алисой

— Он довольно надоедлив, — возобновила разговор мама. — Этот человек. Доджсон.

— Бесспорно. Все так говорят.

— Постоянно их фотографирует… я о девочках. Водит их на прогулки, пикники, катает на лодке… будто у него других друзей нет. Кстати, у него есть друзья?

— Вот уж не знаю, — фыркнул мистер Рескин.

— Да что о нем вообще известно? Только то, что он сын священника. Никаких сведений о достойных родственниках. Я ему не отказываю, потому что девочки еще очень малы, и его общество им, видимо, нравится. И потом, мисс Прикетт, без сомнения, так легче: иначе гувернантка и девочки надоедят друг другу. Однако его фотографии, должна признать, очаровательны. Девочкам так нравится ему позировать. Только в этом случае Алиса может сидеть спокойно.

Услышав собственное имя, я почувствовала, как мои уши начинают гореть. Я чуть не засмеялась, но вовремя зажала рот рукой.

— Я едва знаком с этим человеком, — сказал мистер Рескин, как-то поскучнев. — Вряд ли, когда девочки подрастут, у вас будет полон дом преподавателей математики.

Мама рассмеялась.

— Конечно, нет! Мои дочери не выйдут замуж за преподавателей колледжа. У меня более высокие притязания!

— Ну, разумеется. Будь это иначе, вы бы меня разочаровали: ведь они у вас настоящие жемчужины. А потому на аукционе должны быть отданы только тем, кто предложит наивысшую цену.

Я была сбита с толку: ведь на аукционах раньше продавали только рабов, но это давно объявлено противозаконным. Так нам объяснила Прикс на уроке истории.

— Мне хотелось бы, мистер Рескин, чтобы вы выбирали выражения. Сказанное вами прозвучало грубо. — Мама произнесла это ледяным тоном, каким умела говорить только она. Со стороны ее слова прозвучали даже учтивее, чем обычно, но напомнили одну из маминых улыбок, когда бывало ясно, что улыбается она лишь для вида.

Снова послышалось звяканье фарфора, звон серебра. Тихо тикали часы на каминной полке. Я уж было собралась пройти на кухню, как мистер Рескин вновь подал голос:

— Стало быть, вам нет дела до сплетен о Доджсоне и вашей гувернантке?

— Это нонсенс, — повторила мама. Я недоумевала, отчего она не может подыскать какое-то другое слово, ведь обычно в ее распоряжении их имелось множество. — Особенно притом, что он давно к нам не заходил.

— Только потому, что слухи до него, без сомнения, дошли.

— В таком случае это тем более неправда. Иначе бы он поставил нас в известность о своих намерениях. Так что… повторяю вам: это нонсенс. — В голосе мамы послышались торжествующие нотки. Она так любила, когда победа в споре оставалась за ней.

— А я и не утверждал, что это правда. Я просто заметил, что об этом ходят слухи… Хотя, безусловно, реальность такова, какой мы ее воспринимаем.

— Наверное. Как это скучно. Так трудно найти хороших слуг, особенно гувернантку и нянек. Я думала, эта окажется другой. И ведь не красавица.

— Верно! — рассмеялся мистер Рескин.

И хотя я никогда и никому, даже архиепископу Кентерберийскому, в этом не призналась бы, сейчас мне стало обидно за Прикс. Ведь не ее вина в том, что у нее бородавки и неприятный цвет лица. Впрочем, в присутствии мистера Доджсона она могла бы вести себя и поумнее. И я подумала, что, возможно, скажу ей об этом. Ей явно здесь требовалась моя помощь. Ведь она и понятия не имела, что люди вроде мистера Рескина распускают о ней сплетни.

В общем и целом мистер Доджсон, держась подальше от нас, по моему мнению, поступал умно, хотя я и скучала по нему. Ясно, что ему нет дела до Прикс, что понимал каждый здравомыслящий человек, но только не наша гувернантка. И это вызывало во мне недоумение: ведь она действительно много всего знала — по большей части скучные вещи, конечно, но сказать, что она какая-то темная, было нельзя.

В голове у меня образовалась путаница. Как же глупо взрослые ведут себя — никогда не скажут прямо, что имеют в виду. А объясняются вздохами, взглядами, расстоянием, на котором садятся друг от друга. До чего ж это опасно! Ведь ничего не стоит понять вздох или взгляд неверно. Я была уверена, что, даже когда вырасту, ни за что в таких делах не разберусь. У меня в отличие от Ины не имелось стремления поскорее понять этот особый, ни на что не похожий язык.

Наконец мама с мистером Рескином перешли на другие, не имевшие для меня никакого интереса, предметы, а потому я на цыпочках двинулась по коридору к кухне. Там я получила прекрасный рыбный хвостик для Дины, который она и съела, поглядывая на меня с укоризной за то, что я нарядила ее в платье.