Борис Гайдук - Плохие слова

Поверьте, у меня не было выбора.

Для Настеньки я нашел хорошую няню.

Когда она вырастет и спросит меня, я скажу, что мама умерла.

— Кто это написал?!

Гадина, смотрит так, как будто весь класс готова убить.

Я даже дышать перестала.

— Я еще раз спрашиваю: кто написал?!

Как же, скажут тебе. Губу раскатала.

Липкин весь съежился, втянул голову в плечи.

— Ладно! — рычит Тамара. — Кто сегодня дежурный?!

Сорокин дежурный.

— Сотри с доски.

Сорокин вышел, взял тряпку и стал возить по доске. Стер сначала «ЛИПКИН», потом тире, а потом медленно, букву за буквой «ВОР».

Все зашевелились. Тамара обернулась к доске, но Сорокин уже дело сделал и нагло смотрит на Тамару. Такого не прошибешь. Ничего не боится.

— Садись на место.

Тамара переложила на столе бумажки, полистала журнал.

Потом спокойно говорит:

— Начнем урок.

Ребята его сначала били. Потом перестали — бесполезно.

Ворует все подряд: деньги, косметику, сменную обувь. Зачем ему косметика — непонятно.

В раздевалке шарит по карманам, тащит сигареты, перчатки. Ворует даже ручки и ластики.

Ну, деньги — ладно. Вещи дорогие — тоже понятно. Даже мелочь какую-нибудь можно задарма толкнуть бомжам. Но ластики-то зачем? Сволочь.

Месяц назад Райзман приносил показать Пал Петровичу старинную монету. Пал Петрович потом про эту монету пол-урока рассказывал. Вернее, сначала про саму монету, потом сбился на греческие колонии в Крыму, потом понес о влиянии эллинизма на мировую культуру. Это у него обычное дело. По классу бегает, машет руками. Тему урока и не вспоминает. А все варежки разинут и слушают.

Так вот, вернул Пал Петрович Райзману эту монету, а она у него в тот же день пропала. Райзман все карманы вывернул, вытряс на стол портфель, руки дрожат, воздух глотает как рыба.

Липкина, конечно, домой не пустили. Обыскали, прощупали одежду, залезли в его стол, в классе все углы тоже обыскали. Ничего.

А он стоит и, как всегда, твердит:

— Не я. Не брал. Зачем вы так со мной?

В общем, обычное дело.

И глаза чистые, голубые-голубые.

Первое время ему из-за этого даже удавалось выкручиваться. Не может, думали, человек с такими невинными глазами врать, ну не может. Оказывается, может, да еще как.

А Райзман взял и на колени перед ним при всех бухнулся. Липкин не выдержал, повернулся — и к дверям! Тут началось! Одни сразу его хватать, другие Райзмана поднимают. Полный дурдом!

Вся школа потом гудела две недели.

Приезжал райзмановский папаша, предлагал Липкину кучу денег. Говорил, что монету эту он все равно никогда и никому не сможет продать. Обещал не ходить в милицию.

Нет, ни в какую.

— Поверьте, меня оговаривают, — тихо так говорит, жалобно. — Клянусь, я тут ни при чем.

Смотрит в глаза, чуть ли не плачет.

Папаша Райзман только рукой махнул:

— Не знаю, что и думать. А вдруг действительно не он. Тогда что?

Так и не пошел в милицию.

Как же, не он!

Сколько раз мы у него свои вещи находили.

А он свое — я вчера купил, это мне подарили, это мне кто-то подбросил.

В общем, все знают, но сделать ничего не могут. Наверняка его за эти делишки выперли потихоньку из прежней школы. А с нами, наверное, будет учиться до конца. Меньше полугода осталось, кто его в другое место переводить будет?

Родители дергают Тамару за все места, говорят, что она растит преступника и создает в классе невыносимую обстановку. Она их всех посылает, я сама слышала.

После того дела с монетой его, правда, крепко побили. Даже Райзман зажмурился и пару раз приложился. Им эта монета досталась чуть ли не от прадедов.

На следующий день Липкин, ясное дело, в школу не пришел.

Тамара собрала нас после уроков и целый час полоскала мозги. Начала, как обычно, про сострадание и милосердие. Просила не отворачиваться и быть с ним рядом.

Ну-ну.

Рядом с ним может быть одна Кутаева, хотя у самой тоже месяц назад плеер пропал. Про них сначала посмеивались, версии строили, что он себе сообщницу завел. Сорокин их назвал Бонни и Клайдом. Потом оставили их в покое. Кутаева, она вечно то жучков каких-нибудь опекает, то кошек с помоек тащит домой. Может, пока она рядом, он меньше крадет.

А Тамара после сострадания и ответственности говорит, что это, мол, тяжелая душевная болезнь, и он в этом не виноват. Порассказала нам про разных психов.

Если болезнь, так пусть его берут и лечат, мы тут при чем?

А потом она вся напряглась и говорит: