Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Была, возможно, и еще одна причина, которая мешала Петру Степановичу обдумать этот вопрос до конца. Получая от сына написанные по-украински письма, он каждый раз невольно думал о влиянии, которое оказал на его среднего сына украинофил Грищенко, и это его смущало. Хоть он и был в самых добрых отношениях с покойным мужем своей сестры, во взглядах они часто расходились. И конечно, был уверен Петр Степанович, во всех этих случаях прав был он, а не Грищенко, склонный к поспешным, эмоциональным суждениям. Но теперь спорить было не с кем, в свое время Грищенко не перенес ареста среднего сына Петра Степановича, которого он любил, как своего собственного, умер от разрыва сердца, сделал это вместо него, родного отца… Не то, чтобы у Петра Степановича так уж все было разложено по полочкам, нет, скорее, напротив, здесь мысль его наталкивалась на какой-то запрет, что-то не додумывалось и так и оставалось недодуманным.

По-русски ли, по-украински ли, средний сын писал Петру Степановичу обстоятельные письма со всякими подробностями своей жизни, о которой поэтому Петр Степанович знал намного больше, чем о жизни других своих сыновей. Эти письма сына сильно влияли на настроение Петра Степановича.

Средний сын уже не преподавал в техникуме, он перешел в Донбассводтрест, где ему предложили лучшие условия, да и работа была интереснее. Он рассказывал о ней в письмах, нередко подвергая испытанию общественный темперамент Петра Степановича.

Я работаю на прежней работе, но загрузка заметно нарастает. Заканчивается ремонт насосных агрегатов, идет много грузов на новые насосные станции, приходится принимать работы по каналу от подрядчиков, составлять дефектные акты да еще проводить занятия по «экономическим знаниям» и гражданской обороне. Собираемся пускать новые насосные станции, а они пока изобилуют недоделками и изъянами. Со стен каплет, и течет местами вода в подземных этажах. Устраняем утечки на новых напорных трубопроводах.

И при этом одолевают нагрузки по оказанию помощи колхозам. Мы вырываем и чистим кормовую свеклу. Предстоит еще уборка кукурузы и капусты плюс гектара 3 веников – это по ширпотребу. На прошлой неделе мы только один день работали на производство.

Столь нерациональное использование труда инженеров Петра Степановича возмущало, и он даже подумывал, не написать ли об этом в «Правду». Что же они не понимают, что заставлять специалиста с высшим образованием убирать веники – это все равно, что забивать гвозди фотоаппаратом!?

В конце письма – другая тема, и снова повод для размышлений.

Тетя Галя аккуратно мне пишет. Прислала книжечку о дяде Васе и фотографию, на которой есть его сын. Где он теперь?

В самом деле, где он теперь? Живет, кажется, в Ленинграде, но надо бы уточнить. Когда брата Василия расстреляли, его жену Шуру посадили на 10 лет, а сына Велорика отдали в детдом. Шура отсидела 10 лет, разыскала сына, сестра Галя с нею переписывалась, от нее он знал, что теперь Шуры уже нет в живых, Петр Степанович так с ней и не повидался. Конечно, он всегда жил своей отдельной жизнью, с братом общался мало. Но в трудную-то минуту тот его выручил, и Шура помогла тогда. Помнится, Галя писала, что Велорик защитил кандидатскую диссертацию. Надо расспросить ее поподробнее и ответить сыну.

А ведь была еще Таня, дочка Алексея, проходившего по процессу Промпартии. Тогда жен не сажали, да Алексей, кажется, и не был расписан со своей Верой, в 20-е годы этому не придавали значения. Когда его осудили, Вера уехала к родителям в Нижний, ее отец был там известный врач, профессор. Веру не трогали, она потом второй раз вышла замуж, а Таня кончила медицинский институт и тоже уже была кандидатом наук. От Петра Степановича все это было далеко, а Грищенки переписывались с Верой и до войны, и потом, главные новости Галя сообщала и Петру Степановичу. Наверняка она говорила или писала об этом и среднему сыну Петра Степановича.

Следующее письмо от него было по-украински.

У нас дома зараз відносно все гаразд. Деякий час тому ми завели в сараї звірків нутрій. У цих звірків коштовне хутро, і їх м'ясо можна їсти. Практичний пожиток з цих звірків буде на наступну осінь, зараз з ними тільки морока. Спочатку у нас було цих звірків 8 штук. Тепер їх, разом з малятами, понад 50, і я зі страхом дивлюсь, як тануть заготовані для них харчі. Але спостерігати їх цікаво.

Коли ввечері або вранці я підхожу до вольϵру, то вони, забравшись, чекають мене. Коли я нахиляюсь, щоб поставити додолу коритця, вони дружно хватають їх своїми руками і тягнуть до землі. Вони дуже діяльні. Всякі переміни у вольері їх дуже цікавлять. Коли я причепив хвіртку, щоб розділити вольϵр надвоϵ, то вони цілу годину возилися біля неї відкриваючи, та закриваючи. Бувають забавні сценки. Наприклад, заповнюючи водою нове корито, я добавив до короткуватого шланга ще кусок, обв'язавши місце з'ϵднання шлангів ганчіркою. Стара нутрія, яку ми зовемо Кусучою, розв'язала цю ганчірку, і вода полилась додолу, а Кусуча стала мити свої руки в струмі. Я розсердився і знову почав з'ϵднувати шланги, а Кусуча сиділа рядом і погрозливо скрипіла зубами за те, що я припинив воду. Ось ще видовище. Внизу вольϵра із-за постійних дощів з'явилось болото. До нього підходить молода нутрія, занурюϵ в це маслянисте місиво голову, і скоро поверх залишаϵться довгій хвіст, який теж потім зник. Звичайно вона вилізла з другого краю болітця дуже брудна. Але, зробивши кілька кроків, вона обтрусилась і знову стала чистою, яскраво жовтою, як і була. Деякі нутряки, невідомо якими шляхами, вилазять з вольϵру. Через город ϵ протоптані стежки в другі двори. Але ввечері та ранком я налічую повну кількість звірят.