Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Тут Петр Степанович не преминул, разумеется, вспомнить уже известную читателю историю.

– Я, – говорит, – припоминаю такой случай. Когда секретарь райкома – был тут у нас такой, Крутько, – тоже меня встретил матом, я ему сказал, что не желаю слушать его матерщины.

– А он что?

– Выгнал меня из кабинета.

– Ну, вот видите!

– Так потом его самого из этого кабинета выгнали.

– Это еще, наверно, при Сталине было?

– Да нет, уже после. При Сталине он бы на повышение пошел.

– А, говорят, при Сталине был порядок.

– Не заметил. Он их и распустил. Я считаю, он плохо разбирался в людях, окружил себя подхалимами.

– Про культ личности мы знаем. Но он же не матюкался.

– По радио – нет, а так – не знаю. А если бы матюкался, как бы вы к этому отнеслись?

– Я считаю, на такой должности нельзя. Это же не управляющий «Сельхозтехники»…

Они еще немного поговорили, Петр Степанович доехал до своей остановки, и они распрощались довольно миролюбиво.

А на другой день Петр Степанович сел писать письмо младшему сыну, стараясь, как всегда, придать ему воспитательную направленность. Начал он с важного семейного события.

Ты, наверно, уже знаешь, что твой старший брат скоро выходит на защиту докторской диссертации. Из-за этого он сейчас перегружен работой – надо проходить всякие обсуждения, собирать отзывы, договариваться с оппонентами. Я просил его, чтобы он не перенапрягался, о здоровье ведь тоже надо думать. Но ты лучше меня знаешь своего старшего брата, с него – как с гуся вода! Хотя, видно, это у него фамильное, лентяев в нашей семье никогда не было. На сегодняшний день у нас уже три кандидата наук, считая твоих двоюродных брата и сестру, а доктор наук будет первый.

Но, разумеется, нельзя было обойти молчанием и вчерашнюю поездку к Елене Порфирьевне.

Чувствует она себя неважно, но держится. Расспрашивала о тебе. Между прочим, по дороге со мной произошел такой эпизод…

С эпизодом читатель уже знаком, мы не будем его пересказывать, хотя в письме, преобразованный силой искусства Петра Степановича, он выглядел несколько иначе. Воспроизведем только заключение, так сказать, мораль.

В общем, мы проговорили с ним всю дорогу, оказался совсем неглупый человек, даже, можно сказать, интеллигентный, кончил автодорожный институт в Харькове, образование, как ты знаешь, у нас дают хорошее. Мечтает приобрести автомобиль, записался на очередь. А что до матерщины, так мне кажется, что он как бы стесняется своей интеллигентности и с помощью мата изображает свою близость к народу. Когда же я ему сказал, что мат загрязняет воздух не меньше, чем дым из труб нашей электростанции, он сначала удивился, а потом, кажется, согласился.

Вернулся я домой уже без всяких приключений. А у вас, в спортивном мире, матерщина тоже так распространена? Или у спортсменов речь почище?

Что-то давно ты не присылал мне своих новых статей.

Целую. Папа.

Петр Степанович, конечно, рассчитывал на воспитательное воздействие своих писем, но дело было не только в этом. Вопросы воспитания вообще сильно занимали внимание Петра Степановича, так сказать, в общефилософском плане. В этом можно убедиться, читая его «Заметки дилетанта», в которых мы обнаруживаем параллели с мыслями, высказанными в только что прочитанном нами письме.

Как внимательные читатели этого трактата мы уже знаем, что после 1917 года произошел большой скачок в человеческой селекции, и движение к апогею сознания, мышления, памяти и воли необыкновенно ускорилось. И хоть Петр Степанович понимал, конечно, что до самого апогея нам еще шагать и шагать, а на ускорение все же рассчитывал.

Так ведь любой агроном рассчитывает весной на хороший урожай, а правильные или неправильные были расчеты – об этом судить можно только по осени. Хочешь-не хочешь, а Петру Степановичу все еще приходилось наблюдать такие факты, которые его безумно огорчали. Сквернословие – само собой, а другие проявления сознания и мышления, недостойные социалистического венца природы?!

Естественники-трансформисты, – находим мы соответствующее место в «Заметках дилетанта», – считают, что много есть видов живых существ, у которых сознание стоит на довольно высоком уровне. В. Вересаев в своих «Записках врача» описывает обезьян-макак Степку и Джильду, читая о которых, дивуешься их высокой сознательности. Если так обстоит дело с обезьянами, то надо удивляться, поражаться и возмущаться, когда человек – не собака и не обезьяна – два года спустя после пятидесятилетия Октября совершает такие поступки, что не подберешь слов, чтобы охарактеризовать их природу. Приведем один пример.