Роберт Динсдейл - Хижина в лесу

Издав глухое рычание, старик вырвал пряник из рук внука.

— Прошу тебя, деда. Мы голодаем.

Рычание не смолкало. Мальчик пытался не обращать на него внимание, но не смог отделаться от назойливого звука.

Голод, впрочем, вопил в его желудке куда громче, и он поднес пряник ко рту. Глядя на огонь, он зажал его между зубами. Корочка оказалась ужасно твердой, но откусить немного мальчик все же смог. Кусочек был сухим и твердым, у него даже заныли зубы. А потом пряник начал размокать, и во рту появился сильный привкус меда.

Когда кусочек размяк, мальчик проглотил его с трудом, словно это не хлеб, а кусочек свинца. Есть, впрочем, меньше не хотелось. Он снова кусал, сосал и жевал, громко чавкая, пока от пряничного печенья ничего не осталось. Во рту было сладко и липко.

Тупая боль в животе пропала, но по прошествии нескольких минут мальчик понял, что все еще голоден. Вкус меда и имбиря, воспоминания о маме и городской квартире, о том, что было прежде, пылали внутри него с яростью праздничного костра.

— Деда… Еще одно… только… — произнес мальчик, притворяясь, что не замечает затравленного взгляда дедушки.

Он опустил глаза, и следующий пряник…

Мальчик съел все пряники, за исключением одного, и, свернувшись калачиком, лег на землю. В животе был словно тяжелый камень. Он сглотнул слюну, постарался расслабиться, вновь сглотнул… Прошло довольно много времени, прежде чем волны приятного тепла разлились по его телу.

— Деда, съешь печенье. Ты должен поесть.

Взяв последний пряник, мальчик протянул его старику, но дед выбил его из руки внука. Перелетев через голову мальчика, имбирное печенье приземлилось прямиком в костер, где тотчас почернело. Словно завороженный мальчик наблюдал за тем, как распространяется эта чернота.

Пряничное печенье сгорело за пару минут. Мальчик вдруг подумал, сколько времени умирала мама… сколько времени будет умирать деда…

— Зачем?

Старик завертел головой.

«Мы оба голодаем», — читался в его взгляде немой упрек.

Подняв здоровую руку, дед сделал ею широкий жест.

Вокруг нас дикая природа. Она нас накормит.

В воздухе пахло горелым медом.

Прошло несколько дней. На этот раз он опоздал.

Солнце бросало рассеянный свет, пробивающийся сквозь листву осин. Когда мальчик уже приближался к землянке, начал накрапывать мелкий дождик, быстро темнело… Листва довольно долго сдерживала падающие с неба капли. О том, что идет дождь, мальчик догадался по особому запаху свежести, появившемуся в воздухе, и порадовался тому, что дождь вдохнет новую жизнь в молодую крапиву и веронику, что росли между краем болота и холмами. Листья станут более нежными на вкус, и дедушке будет их легче глотать.

Над землянкой не вился дымок. Мальчик мчался мимо последних холмов, краем глаза, казалось, выхватывая призрачные фигуры людей, молодых и старых, которые спешили укрыться в холмах. Он слышал, как они бегут, как на костры выливается вода, как шепотом передается тревожная весть: «Солдаты идут… Солдаты идут…»

— Деда!

Старик лежал где-то там, во тьме. Костер почти погас. Мальчик присел и принялся пробираться к деду. По дороге он случайно вступил в кострище, потревоженный огонь разгорелся сильнее.

Старик спал. Мальчик взял здоровую руку деда и слегка ее потряс.

— Внучок…

Мальчик от неожиданности отпрянул. На этот раз не было ни малейшего сомнения: к дедушке возвращается речь.

— Деда, я принес грибов.

Мальчик опустошил карманы. Он нашел грибницу возле упавшего ствола березы и был уверен, что это съедобные грибы. По форме шляпки и приятному запаху, появляющемуся всякий раз, как он царапал грибы ногтем, сразу было ясно, что они съедобные.

— Внучок…

Слово прозвучало несколько коряво, словно рот деда был чем-то набит.

— Деда…

Мальчику хотелось, усевшись к дедушке на колени, слушать, как он произносит это слово снова и снова, но… От ноги деда неприятно пахло, а мамина шаль в буквальном смысле медленно истлевала. Как ни странно, но опухоль постепенно сходила, открывая изувеченную ногу. При падении пальцы да и щиколотка были настолько повреждены, что, казалось, вдавились куда-то внутрь.

— Мальчик, я…

В полутьме было видно, как между губами старика высунулся кончик изуродованного языка.

— Я принес тебе попить…

Мальчик поднес к пересохшим губам деда консервную банку и влил немного воды в приоткрытый рот.

— Деда, мне надо идти за помощью.

Последние капли воды попали мимо рта.