Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

Никому не удалось определить, увлеклась Тереза трудом о Брестском мире из-за его исключительных достоинств или потому, что автором был ее муж. Возможно, свою роль сыграли оба фактора, но с этого момента что-то в их отношениях изменилось, Тереза теперь смотрела на Павла «снизу вверх», а он еще сильнее полюбил женщину, которая так им восхищалась.

Через несколько дней Тереза попросила Кристину достать со шкафа ундервуд и начала печатать. Она работала по два-три часа в день, поставив машинку на колени, и надеялась успеть все закончить до родов, но переоценила свои силы.

12 июня 1946 года Тереза родила замечательного мальчика весом три килограмма триста граммов и через неделю продолжила работу, а малыш лежал в колыбельке, слушал, как мать стучит по клавишам, и смеялся, когда она переводила регистр и звонил колокольчик.

Павел захотел назвать сына Людвиком – в честь своего отца, и Тереза согласилась. Она не стала возражать и против второго имени – Брест, работник ЗАГСа засомневался, но решил не ссориться с влиятельным партийцем. Так мальчик стал Людвиком Брестом Цибулькой.

В сентябре 1950 года два толстых тома увидели свет в Чехословакии, а через год вышли в СССР. Тереза трижды перепечатывала тысячу шестьсот восемьдесят семь страниц рукописи «Брестский мир: дипломатия и революция», в которую Павел беспрестанно вносил правку. Людвик Брест «ассистировал» матери.

Тереза потом часто говорила, что ее сын стал журналистом, потому что в детстве много лет засыпал под стук пишущей машинки.

Йозеф каждый месяц ходил на улицу Капрова проведать мадам Маршову и отдать ей конверт с деньгами. Он мог отказаться от отцовской квартиры или распорядиться о переводе платежа по почте, но не сделал этого. У него вошло в привычку по часу беседовать со старой дамой, выслушивать ее жалобы на здоровье и давать советы. Она угощала Йозефа мадерой («У меня остались связи, я знаю, как раздобыть бутылочку!»), спрашивала: «Так на чем я остановилась, Эдуард?» – и начинала рассказывать. О тщетных попытках дуры-невестки завладеть ее имуществом, о серебряных столовых приборах, пропавших из комода, о якобы потерявшемся жемчужном ожерелье, о никчемном безвольном сыне, который во всем потворствует жене, о том, что она намерена сопротивляться до последнего и прожить еще много лет – «назло им всем!». Мадам Маршова признавалась Йозефу, что радуется, просыпаясь по утрам: ее усталое сердце бьется, значит она выиграла еще один день. Старушке очень помогали уколы, которые ей делал «Эдуард», она уверяла, что перестает чувствовать боль в спине, а мазь с запахом камфары согревает поясницу и очень бодрит. Когда «гиена» (читай – невестка!) интересовалась здоровьем «дорогой мамочки», мадам Маршова с несказанным удовольствием сообщала: «Замечательно! Я чувствую себя замечательно – лучше, чем вчера, и чуточку хуже, чем завтра». Произносила она это по-французски, и острый подбородок «ехидны» вздрагивал от огорчения, а узкие губы поджимались еще сильнее.

– Какое счастье, что у меня есть ты, мой милый Эдуард!

В один из последних январских дней 1946 года Йозеф и Кристина пригласили Павла и Терезу в гости. Они поужинали, и Йозеф отправился на кухню мыть посуду.

Павел принес из столовой стопку грязных тарелок и сказал, понизив голос:

– Нам нужно поговорить без помех, у меня для тебя очень важная новость. Встретимся завтра на Тынской и пообедаем. Никому ни слова, даже Кристине.

Павел обожал изображать загадочность, делать многозначительные намеки и недоговаривать. Зарплату ему платило Министерство иностранных дел, но чем именно он занимается, никто точно не знал.

– Я работаю на мою страну… – так он отвечал надоедам, пытавшимся его «расколоть».

Ресторан был полон, но Павел предусмотрительно заказал столик на галерее, так что пришедший первым Йозеф смог спокойно почитать газету. Павел появился с опозданием, поздоровался за руку с дюжиной завсегдатаев, сел спиной к залу и сделал заказ. За едой он говорил о набирающем обороты перемещении судетских немцев и реакции на это международного сообщества. Термин «депортация» Павел никогда не использовал из-за неприятных исторических аллюзий. Когда соседние столики опустели, Павел сделал Йозефу знак – «наклонись поближе».

– Ты ведь знаешь, скоро выборы, и партия хочет выдвинуть в кандидаты мужчин и женщин из разных слоев населения. В Четвертом округе предложена твоя кандидатура. Что скажешь?

– Я, конечно, коммунист, но ничего не смыслю в государственных делах.