Сергей Саканский - Наблюдатели

Или что-то в этом роде. Запиши я эти слова, кинь их в мировую паутину, да что на той доске начнется! Женщины будут орать, что есть мужчины, которые вовсе так не думают, у них есть дела поважнее. Например, ее собственный муж такой.

В принципе, все это недоказуемо. Если кто-то скажет, что означенные монологи не имеют к нему никакого отношения, то я отвечу, что он лжет. А если кто-то сам себе скажет то же самое, то пусть знает, что он просто больной. Нормальный мужчина всегда крутит в своей тупой башке подобные слова.

Можно только пожалеть этих несчастных женщин: одна нас с Шерлоком обогнала, другая прошла навстречу, вскинув на Шерлока глаза: понравился, захотела запомнить, ей невдомек, что о ней сейчас думают.

Можно и всех остальных женщин планеты пожалеть. Ведь каждая существует в поле этих слов, постоянно произносимых вокруг нее, и какая разница, что эти слова не произносятся вслух? Будь я женщиной, я бы просто покончил с собой.

Хотел бы я знать, какие внутренние монологи произносят они…

Ах, ты блядь… Ты че одела-та? Не идет тебе красный шарфик. Мне б такой! Где взяла-та? Сучара. Думаешь, кому твои сиськи нужны? Насрать в них только и все. А меня мужчинки любят. И я их – знаешь как? – люблю… А этот трубку курит. Ничего так. Трубку курит, значит, бабки есть. А у этого, в портфеле, со шляпой… Нет у него бабок. И старый…

Бабы, наверное, острее реагируют друг на друга, чем на мужчин… Думаю, мир бабы состоит из зависти, злобы, дурости неверных предположений…

Ах, ты блядь… Это че? Шапка такая? Ну и дура. Не твой это стиль. Мне б эту шапку, к шарфику… Думаешь, тебя за твою жопу берут? Тебя берут, потому что ты классная соска. И все знают, что ты классная соска. А этот, с трубочкой, ничего: на меня посмотрел. Облизала бы ему все пальцы на ногах. А этот, на баклажана похожий – полный урод, старик. Бабла не ломает, ясно…

Вот и институт, моя «Кошка». Люблю это здание: люблю вообще смотреть снаружи на здание, которое хорошо знаю изнутри. Когда-то я мечтал быть хозяином всего этого дома, но теперь мне достаточно владеть пусть лишь флигелем моей лаборатории. Он расположен в глубине институтского двора, сейчас хорошо виден, поскольку зимой деревья исчезают. Я иду по ледяной дорожке, успеваю выкурить сигарету, бросаю ее в снег, рядом с окурком, который бросил вчера…

Стоп. Кто-то стоит на крыльце и смотрит на меня. Это доктор Бранин. Кроме меня, ему здесь некого ждать. Наконец-то все выяснится, но я почему-то испытываю страх…

Я – древняя женщина в эпоху матриархата, я добываю огонь…

Я – труженица, я пчелка, я собираю мед с цветка…

Я – птица, я дятлица, я ищу пищу своим дорогим птенцам…

Я чувствую каждую дрожащую жилку, я знаю, как кровь пульсирует в его венах, я могу сосчитать удары его сердца, отсюда далекие, словно зимний гром в горах…

Его руки гладят мои волосы, он уже начинает дышать, и сейчас он запоет, и будет сладкой песня его…

Он дышит, дышит, дышит, уткнувшись мне в голову, как ребенок, жарко дышит мне в самое темечко…

Я тружусь, тружусь, тружусь, уже близок конец туннеля, скоро яркий свет плеснет мне в лицо…

Он поет. Он мой. Крупный мужчина в большой шикарной машине своей – сидит и поет себе всласть во власти маленькой женщины…

Я знаю глазами каждую его родинку, я знаю ноздрями смены его настроения, языком я знаю все движения его души…

Он поет. Нарастает песня его…

Подушечками пальцев, как пианистка клавиши, я чувствую движение любви из всей глубины его существа…

Я сосу, сосу, лижу, сосу, сосу и лижу…

Вот первый толчок, волна напряжения в часовой пружине, пауза перед прыжком свернувшегося змея…

Я хитрая, я чуть прижимаю его канальчик…

Он стонет, стискивая зубы, сливая наслаждение и боль…

Я отпускаю змея на волю, с жадностью всматриваюсь в его лицо с маленьким, хищным, чуть приоткрытым ртом…

И я слышу радостный клич с вершины горы…

Чистый, прозрачный ливень любви орошает мою улыбку…

Раз, два, три… нет, четыре раза! И пятый, последний вдогонку капелька, последняя крупная слеза его любви…

Миллионы его маленьких детей…

И запах, тот самый чудесный запах, от которого кружится голова: морские водоросли, глубокое рыбье царство…

Я умываю ладошками лицо, и лицо стекленеет. Я не помню уже, какой это по счету стеклистый слой, который, словно карнавальная маска, закрывает меня от враждебного мира…

Мы молчим. Мы дышим. Мы улыбаемся друг другу. Скоро мы будем говорить…