Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

Мадам Маллори деликатно выплюнула косточку отваренной черносливины в серебряную ложечку и положила ее на край своей тарелки.

– О нет. Гассан, не уходи от темы. Не поможет.

Она отодвинула тарелку и в ожидании уставилась на меня.

– Crassostrea gigas, японская устрица, обычно именуемая тихоокеанской, стала преобладать в Европе в тысяча девятьсот семидесятых годах.

Улыбка ее была холодновата, но все равно это была улыбка.

Позднее в тот же день я впервые увидел, что ждет меня впереди. В холодной кухне «Плакучей ивы», наклонившись над раковиной, я правильно определил вид устриц les creuses de Bretagne, всего лишь попробовав ложечку их соленого сока, и мадам Маллори в порыве одобрения потрепала меня по щеке.

Это был ласковый жест, выражающий одобрение, но, честно говоря, когда она своей сухой рукой коснулась моей щеки, душа у меня ушла в пятки. Момент был ужасно неловким еще и потому, что одновременно она приказала шеф-повару продемонстрировать нам, как готовится определенное блюдо из устриц, и стоявший у плиты Жан Пьер как раз в это мгновение горящими от злобы глазами смотрел на меня через плечо мадам Маллори.

Я понял, что меня ждут неприятности. Не в силах повлиять на будущее, я просто старался не смотреть в лицо Жану Пьеру и сосредоточился на его руках, на том, как он готовил к устрицам соус «сотерн сабайон», быстро и умело добавляя ингредиенты на горячую сковороду и потряхивая ее. Мадам Маллори в это время гудела, объясняя в мельчайших подробностях волшебные превращения, совершавшиеся в охваченной огнем посуде, практически не замечая чувств, только что пробужденных ею в ее шеф-поваре.

Я полностью подчинялся распорядку дня «Плакучей ивы», но все еще ощущал себя одной ногой в «Мумбайском доме», и, когда я вспоминаю первые месяцы у мадам Маллори, передо мной очень живо встают картины этого переходного времени – например, когда мы с ней шли на рынок делать утренние покупки и продолжать мое обучение.

В день, о котором я рассказываю, мадам Маллори в начале нашего похода заставляла меня нюхать и пробовать разные сорта капусты – савойскую, пухлые маленькие кочаны которой были похожи на танцовщиц, исполняющих канкан, развратно задирающих свои зеленые юбки с оборочками, чтобы мы могли увидеть их нежные, светлые листья в середине, и гигантские кочаны красной капусты, глубокого яркого цвета, похожие на бонвиванов, нализавшихся рубинового портвейна и теперь весело развалившихся на прилавке.

– Понимаешь, Гассан, кольраби представляет собой нечто среднее между капустой и репой, она сочетает в себе вкусы и того и другого. Запомни это. Это тонкое, но существенное различие, которое поможет тебе решить, когда и какой овощ следует подать на гарнир.

Повесив на оба локтя по корзине, то и дело наклоняясь ко мне, чтобы расслышать мой тихий голос, тонувший в шуме рынка, мадам Маллори, должен я сказать, была во время этих походов само терпение. Она всегда готова была ответить на любой мой вопрос, неважно насколько детский и примитивный.

– В нашей провинции любят раннюю белую венскую и раннюю красную венскую кольраби. А вот navet de Suède – брюква, или шведская репа, овощ, который рос в дикой природе, на севере, на берегах Балтики, еще до того, как кельты перенесли этот питательный корнеплод на юг и начали его культивировать во Франции. Это, конечно, было тысячи лет назад, но, по моему мнению, шведская репа сегодня превосходит все прочие своей сладостью, которую она приобрела со временем. У мадам Пикар мы сможем найти и желтую, и черную репу…

Мы оба подняли глаза, чтобы понять, где находимся мы и где – мадам Пикар, и, к нашему большому удивлению, увидели перед ее прилавком папу. Он стоял, широко расставив ноги, подбоченясь одной рукой, а другой размахивая в воздухе. Он говорил весьма оживленно, и, как я подозреваю, мне это показалось, но я будто бы отчетливо видел брызги слюны, которые фейерверком вылетали у него изо рта.

А суровая мадам Пикар в армейских ботинках и обычном многослойном наряде из черной юбки и свитеров, откинув голову назад, заливалась смехом, слушая папин рассказ. Она хохотала так сильно, что ей пришлось опереться о папино плечо.

Видя их такими, я поморщился от досады и тут же хотел уйти, но мадам Маллори, возможно, почувствовав мое желание сорваться с места, взяла меня под руку, и мы пошли вперед.

– Bonjour, Madame Picard! Bonjour, Monsieur Haji! Добрый день, мадам Пикар! Добрый день, мсье Хаджи!

Папа и мадам Пикар не видели, как мы подошли, и все еще смеялись, но все их веселье при звуках знакомого голоса мгновенно угасло. Папа даже, было, прежде чем обернуться, принял что-то вроде защитной стойки, но потом увидел меня, и во взгляде его мелькнуло смятение, словно он не знал, как себя вести. Но те же чувства испытывали мы все – я, сопровождавший мадам Маллори на рынок, и папа с Пикар на «другой стороне». Все мы были озадачены.