Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

– Здравствуйте, мадам Маллори! – сказал папа, и видно было, что ему неловко. – Прекрасная погода. И, я вижу, вы привели с собой вашего лучшего ученика.

– Привет, папа! Bonjour, Madame Picard!

Вдова Пикар смерила меня взглядом, как это принято у французов.

– Ты, Гассан, вылитый кулинар. Le petit chef. Юный шеф-повар.

– Ну что, как там мой мальчик? Уже готов занять ваше место?

– Разумеется, нет! – холодно сказала мадам Маллори. – Но он все схватывает на лету, это я должна признать.

Всем нам было не по себе, мы не знали, что делать дальше. Наконец мадам Маллори указала на корзинку за прилавком и сказала:

– Смотри, Гассан. Что я тебе и говорила. Это белая шведская репа, а не желтая или черная, как я надеялась.

Она наклонилась вперед и, не обращая внимания на папу, спросила:

– Мадам Пикар, у вас, случайно, не прячутся где-нибудь другие, более редкие?

У папы на лице было странное выражение – он не сердился, он скорее был озадачен, как человек, узнавший о совершенно новом порядке вещей. Папа несколько раз медленно моргнул, осознавая произошедшее, положил мне руку на плечо, сжал его на прощание и, не говоря больше ни слова, ушел.

Через полгода после начала моего ученичества как-то после обеда мы с Марселем намывали кухонный пол по приказу мадам Маллори, прежде чем разбрестись по своим комнатам в ожидании вечерней смены.

В заднюю дверь постучали, и я пошел посмотреть, кто это.

Это был мсье Итен с ящиком в руках.

– Добрый день, Гассан. Как дела?

После ритуального обмена вопросами о состоянии здоровья различных членов наших семей мсье Итен объявил мне, что он получил партию доставленных ему срочно устриц из Бретани и тут же принес их в «Плакучую иву», поскольку знал, что мадам Маллори наверняка захочет вечером подать свежие устрицы, если будет знать, что они есть в наличии.

Но мадам Маллори не было в ресторане. Не было ни Жана Пьера, ни Маргариты, ни даже мсье Леблана. Никого из старших. Только мы с Марселем и нашими швабрами.

– Что скажешь, Марсель?

Марсель решительно помотал головой. Его пухлые щеки затрепетали от ужаса при мысли о том, что мы можем сами принять такое ответственное решение.

– Не надо, Гассан. Она нас убьет.

Я заглянул в ящик.

– Сколько здесь, мсье Итен?

– Восемь дюжин.

Я покопался в ящике.

– Хорошо, я за них распишусь. Но вычтите четыре.

– Pourquoi? Почему?

– Потому что эти четыре – Crassostrea gigas. Вы прекрасно знаете, мсье Итен, что мадам Маллори никогда не подаст их своим клиентам. Как они здесь оказались? Она пришла бы в ярость, если бы увидела, что вы пытаетесь выдать тихоокеанских устриц за huîtres Portuguaises Sauvages. И кроме того, тут перемешаны разные виды. Все они из Бретани, это правда, но я вижу, что по крайней мере шесть штук – вовсе не те первоклассные La Cancale pousses en claires с побережья у Монт-Сен-Мишель. Смотрите, у La Cancale мантия светло-бежевого цвета и раковина с зазубринами, вот такая. Я бы сказал, что остальные вот тут – это La Croisicaise из каналов Гран-Трэк и Пти-Трэк на юге. Видите, тут характерный для них бледно-желтый оттенок раковины? И посмотрите, они все разного размера. Это – номер четыре, а эти, должно быть, номер два. Нет? В вашем счете об этом упоминаний нет, мсье Итен. Поэтому я прошу прощения, но вам придется изменить счет соответствующим образом, если вы хотите, чтобы я принял их.

Мсье Итен вынул из ящика четыре «неправильные» устрицы и сделал пометку в счете относительно размера и качества, как я его и предупредил, а потом сказал:

– Прости меня, Гассан. Недоразумение. Такое больше не повторится.

На следующий день мадам Маллори повысила меня в должности от подсобного рабочего до квалифицированного подмастерья – комми. Теперь я стал ее личным помощником на кухне. Я понял, что этот ящик с устрицами был экзаменом, устроенным мне по предварительной секретной договоренности с рыботорговцем. Конечно, никто из них никогда не признался мне в этом.

Однако такова уж была мадам Маллори.

Всегда так требовательна, ох как требовательна.

В особенности по отношению к персоналу.

Стояло хлопотное воскресенье в разгаре зимы. Мир снаружи был чист и бел. Толстые сосульки свисали с медных стоков «Плакучей ивы», как окорока, вялившиеся под навесом. Внутри, на кухне, готовка шла полным ходом. Кастрюли гремели, вспыхивало пламя, и в этом чаду мне было поручено приготовить суфле из козьего сыра и фисташек, любимое посетителями блюдо для позднего завтрака.

Я вынул из ледяной кладовки в задней части кухни набор керамических формочек и, как полагается, смазал стенки мягким сливочным маслом, а потом присыпал дно формочек кукурузной крупой и мелко порубленными фисташками. Основа суфле была также сделана как по писаному: незрелый козий сыр, яичные желтки, мелко порубленный чеснок, тимьян, соль и белый перец, все нагреть и перемешать перед добавкой щедрой порции взбитых яичных белков и кремотартара – кислого осадка, который соскребают со стенок винных бочек и после очистки превращают в пыль, в белый порошок, который волшебным образом стабилизирует пену взбитых яичных белков. Последним штрихом, конечно, был верхний слой взбитых белков, элегантно выровненный ножом, с едва заметным изящным завитком. Когда все было закончено, я поставил формочки в водяную баню и поместил противень на средний уровень духовки, чтобы запечь суфле.