Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

Папа широко улыбнулся ей и помахал рукой.

Именно этого и ждали рабочие. В тот момент, когда Маллори переключилась на нас, эти два крепких мужика схватили ее за руки и ловко отцепили от дерева. Я помню ее крик, похожий на крик разъяренной обезьяны, огласивший всю улицу, и то, как картинно она упала на колени. Дальнейшие ее крики уже нельзя было расслышать, они потонули в реве циркулярных пил.

К этому времени на улице уже собрались несколько любопытных. Всех нас словно пригвоздил к месту пронзительный звук работающих пил. Ветви с треском валились на землю. И вот все закончилось так же внезапно, как и началось. Небольшая толпа молча, в шоке, созерцала получившуюся картину. Мадам Маллори, все еще стоя на коленях, прятала лицо в ладонях. Наконец, не в силах больше выносить эту тишину, она подняла голову.

Добрая треть изящных ветвей ивы, жестоко обрубленная, валялась на мостовой беспорядочной кучей. Спилы сочились соком. Ее дерево, когда-то такое изысканно-красивое, символизировавшее все, чего она добилась в своей жизни, теперь выглядело нелепой приземистой пародией на самое себя.

– К несчастью, это надо было сделать, – сказал чиновник, явно потрясенный тем, что натворил. – Параграф 234-БХ…

Маллори бросила на него взгляд, полный такого омерзения, что молодой человек оборвал себя на полуслове и шмыгнул в фургон, знаками показывая рабочим побыстрее все убрать.

На дорожку, ведущую к ресторану, выбежал Леблан.

– Господи, какая трагедия! – воскликнул он, ломая руки. – Ужасно. Но пожалуйста, Гертруда, встаньте. Пожалуйста. Я налью вам бренди – вы в шоке.

Мадам Маллори не слушала его. Она поднялась с колен и не отрываясь смотрела на отца, на нашу семью, собравшуюся на каменных ступенях. Папа смотрел на нее уже холодно, и так они и стояли несколько мгновений, глядя друг другу в глаза, пока папа не велел нам идти в дом. Работа не ждет, сказал он.

Маллори вырвала свою руку у суетящегося Леблана. Затем пересекла улицу и забарабанила в нашу дверь. Тетя приоткрыла дверь, только чтобы увидеть, кто стучит, и тут же попыталась захлопнуть ее, но шеф-повар «Плакучей ивы» все же протиснулась внутрь и пошла через обеденный зал к моему отцу.

– Аббас! – кричала тетя. – Аббас, она здесь!

Мы с папой были на кухне и не слышали ее предупреждения. Я стоял у плиты, готовя к обеду шахи-корма [20]. Папа сидел у стола и читал мне индийскую «Таймс», старые выпуски, которые присылал ему один владелец газетного киоска из Лондона. Я вывернул газ на полную мощность, чтобы обжарить баранину, когда Маллори ворвалась в кухню.

– Вот ты где, мразь!

Папа отвлекся от газеты, но оставался спокоен и продолжал сидеть.

– Вы находитесь в моем доме, – сказал он.

– Кто ты вообще такой?

– Я Аббас Хаджи, – тихо произнес он, и от угрозы, звучавшей в его голосе, по спине у меня побежали мурашки.

– Я вас выживу отсюда. Ты все равно проиграешь.

Папа встал, всем своим огромным телом возвышаясь над этой женщиной.

– Я уже встречал таких, как вы, – с внезапным жаром сказал он. – Я вас знаю. Вы дикари. Да. Несмотря на все эти культурные манеры, в глубине души вы просто варвары.

Мадам Маллори еще никто никогда не называл дикарем. Напротив, во многих кругах она считалась воплощением изысканной французской культуры. Выслушивать, что она варвар, да еще и от индийца – это было для нее уже слишком. Она с кулаками бросилась на папу и ударила его в грудь.

– Как ты смеешь? Как… ты… смеешь?!

Папа был крупным мужчиной, но мадам Маллори была в ярости, и этот удар заставил его в изумлении отступить. Он попытался удержать ее за запястья, но она продолжала размахивать руками, как боксер, работающий с грушей.

В кухню, вся растрепанная, вбежала тетя.

– Ой-ой-ой! – закричала она. – Майюр, Майюр, скорее!

– Животное! – ярился папа. – Посмотрите на себя. Вы просто дикарка. Только слабые… мадам, да хватит уже!

Проклятия и удары все не прекращались.

– Ты дрянь! – кричала она. – Дерьмо. У тебя…

Папе пришлось отступить еще на шаг. Тяжело дыша, он пытался ухватить ее за руки.

– Вон из моего дома! – заорал он.

– Non! Нет! – кричала ему в ответ Маллори. – Это ты убирайся! Убирайся из моей страны, ты, грязный иностранец!

И тут мадам Маллори толкнула папу.

Это изменило всю мою жизнь. Папа, пошатнувшись, отступил еще на пару шагов и, не видя, куда идет, толкнул меня всем своим весом так, что я с размаху упал на плиту. Вокруг кричали и размахивали руками. Только много дней спустя я понял, что желтое, плясавшее у меня перед глазами, было пламенем, охватившим мой халат.