Сью Кидд - Обретение крыльев

– …Он не станет просить меня уехать!

– Мы должны вести себя согласно нормам пристойного поведения, – заявила она, неожиданно прикрыв ладонью мою руку. – Мне жаль, но так будет лучше.

Мы все, одиннадцать человек, сидели на скамье в молитвенном доме на Арч-стрит – восемь детей Моррисов, подпираемые с одной стороны Израэлем и с другой – Кэтрин и мной. Я считала, что всем семейством на «собрании с богослужением и деловой частью» торчать не обязательно. По сути, это было чисто деловое собрание. Такие проводились ежемесячно, но я обычно оставалась дома с детьми, а ходили на них Израэль с Кэтрин. В этот раз Кэтрин настояла, чтобы присутствовали все.

Кэтрин не стала терять время, а сразу обратилась к Израэлю после пикника, но он стоял на своем – я должна остаться в Грин-Хилле. Если случай с медальоном охладил наши с Кэтрин отношения, то мой отказ уехать и нежелание Израэля поддержать сестру ожесточили их. Я лишь надеялась, что со временем она смягчится.

В молитвенной комнате стояла женщина, открывшая собрание стихом из Библии. Среди нас она была единственным священнослужителем-женщиной. Выглядела она не старше меня, лет на тридцать, – молодой возраст для такой должности. Впервые я слушала ее выступление в молитвенном доме едва ли не с благоговением. И даже слегка завидовала ей. Я вполне уяснила себе суть веры квакеров, но до сих пор воздерживалась от выступлений на собраниях.

Началась деловая часть, и члены общины принялись обсуждать свои рутинные дела. Двое сыновей Израэля молча пихались, а младший уснул. «Как глупо со стороны Кэтрин притащить их сюда», – подумала я.

Кэтрин встала, поправила шаль на хрупких плечах:

– Дух Святой призывает меня поделиться с вами моим затруднением.

Я вскинула голову, посмотрела сначала на решительный подбородок Кэтрин, потом – на Израэля в дальнем конце ряда, он тоже казался удивленным.

– Очень надеюсь, что мы придем к согласию по поводу необходимости подыскать новое жилье для нашей возлюбленной стажерки Сары Гримке, – заявила Кэтрин. – Мисс Гримке – превосходная учительница для детей Израэля и моя помощница в домашних делах. Она, разумеется, истинная христианка, поэтому важно, чтобы ни у одного члена общины и ни у кого за ее пределами не возникал вопрос: подобает ли незамужней женщине жить в доме вдовца? Нам больно отпускать ее из Грин-Хилла, но мы пойдем на эту жертву ради большего блага. Просим вас помочь с ее переездом.

Не в силах вздохнуть, я уставилась на некрашеные доски пола и подол платья Кэтрин.

Помню только часть из сказанного членами общины после коварной речи. Меня приветствовали одобрительными возгласами за мои сомнения и за принесенную жертву. Вспоминаю такие слова, как «благородная, самоотверженная, достойная похвалы, обязательная».

Когда гул голосов наконец стих, пожилой мужчина спросил:

– У нас единое мнение по поводу этого дела? Если кто-то против, попрошу высказаться.

«Я против. Я, Сара Гримке». Слова рвались из груди, но терялись где-то. Мне хотелось опровергнуть заявление Кэтрин, но я не знала, с чего начать. Она находчиво представила меня образчиком доброты и самоотверженности. Любое опровержение с моей стороны противоречило бы этому и, возможно, лишило бы меня шанса примкнуть к квакерской пастве. Я не могла допустить подобное. Несмотря на аскетизм квакеров, на их педантизм, они предложили первый в истории документ об отмене рабства. Показали мне Бога в любви и свете, а также веру, опирающуюся на личное сознание. Я не хотела их терять, как не хотела терять Израэля, что непременно произошло бы, не пройди я испытание.

Я не могла пошевелиться, и язык онемел.

Израэль задвигался на скамье, словно собираясь встать и заговорить в мою защиту, но остался сидеть, сжав руку в кулак и вдавливая его в ладонь другой руки. Кэтрин поставила его в то же беззащитное положение, что и меня, – он не хотел давать повод для сплетен, в особенности добрым людям с Арч-стрит, очень важным людям в его жизни, знавшим и любившим Ребекку. Я это понимала. И все же, видя его колебания, чувствовала, что он не решается публично высказаться в мою защиту из-за глубоко запрятанной потребности оберегать свою любовь к жене. Я вдруг поняла, что по этой же причине он еще не высказал чувств ко мне. Покосившись на меня, он уселся на прежнее место.

В передней части помещения на скамье с другими священниками сидела женщина-пастор. Она внимательно рассматривала меня и наверняка заметила мои терзания, которые мне не удавалось скрыть. Бросив на нее ответный взгляд, я подумала, что она читает в моем сердце, чувствуя то, что я сама только начинала понимать.