Сью Кидд - Обретение крыльев

На мартовском собрании Нина обидела девочку Смитов, расписывая ужасы, что царят у них в округе.

– Подойди, пожалуйста, Подарочек, – позвала меня Нина и повернулась к девицам. – Видите ее ногу? Видите, как она волочит ее за собой? Это все топчак в работном доме. Эта мерзость происходит прямо у тебя под носом, Генриетта!

Девица Смит рассердилась:

– А что она вообще делала в работном доме? Должен же быть порядок. Что она натворила?

– Что натворила? Ты совсем не слушала, о чем я говорила? Помоги нам Бог, как ты можешь быть такой слепой? Если хочешь знать, как Подарочек попала в работный дом, она перед тобой. Она тоже человек, спроси ее.

– Пожалуй, не буду, – фыркнула девушка, одергивая юбку.

Нина встала со стула и подошла ко мне:

– Почему бы тебе не снять ботинок и не показать, какие зверства происходят на ее улице?

Я бы не стала этого делать, но в памяти был еще свеж тот день, когда Томфри поймал меня перед нашим домом на пути к Денмарку, а Нина – выручила. И даже не спросила, куда я шла. По сути дела, я даже хотела, чтобы девушки увидели, что со мной сделал работный дом. Я стащила ботинок и обнажила изуродованную ногу и розовые шрамы, вьющиеся по коже как дождевые черви. Девицы прижали пальцы к носам и побелели как мука, а Генриетта Смит грохнулась в обморок прямо на стуле.

Я принесла нюхательную соль и привела ее в чувство, а потом госпожа услышала гул голосов.

Вечером того же дня в дверь моей комнаты постучали. На пороге стояла Нина с распухшими глазами.

– Мама наказала тебя? – спросила она. – Я должна знать.

С тех пор как умер господин Гримке, госпожа часто поколачивала Минту тростью, и коричневые руки горничной вечно были в черных синяках. Неудивительно, что Минта ходила к Сейбу в каретный сарай за утешением. Иногда доставалось и нам с Фиби. Госпожа набрасывалась даже на Тетку, чего не бывало прежде. Но Тетка не сдавалась. Однажды я услышала, как она сказала госпоже: «Бина и другие проданные вами – счастливчики».

Нина рассказывала:

– Я пыталась сказать маме, что сама попросила тебя снять ботинок.

Я вытянула руку и показала ей рубец.

– Трость? – спросила Нина.

– Один удар, но приличный. А с тобой что она сделала?

– В основном сильно ругала. Девочки больше не будут собираться.

– Это уж точно, – сказала я.

У нее был такой расстроенный вид, что я добавила:

– Но ты же пыталась.

Ее глаза наполнились слезами, и я протянула ей свой чистый головной шарф. Нина опустилась в кресло-качалку и зарылась в него лицом. То ли она плакала от неудачи с молитвенным обществом, то ли тосковала по Саре и общению с людьми.

Нарыдавшись вволю, она пошла к себе, а я зажгла свечу и, сидя при колеблющемся свете, представляла лоскутное одеяло на кровати Денмарка, а внутри – потайной карман, в котором спрятан список с именами. Эти люди были готовы отдать жизнь за свободу. В день, когда я придумала тайник для списка, у Сьюзен в доме не нашлось ни одного лоскутного одеяла – только обычные шерстяные. Я сшила из обрезков новое одеяло – красные квадраты и черные треугольники – любимые мамины цвета. Улетающие дрозды.

Денмарк считал, что ничего не изменится, пока не прольется кровь. Качаясь в кресле, я думала о Нине, о ее лекциях для пяти избалованных белых девиц и о Саре, которую настолько не устраивал ее мир, что ей пришлось его покинуть. Они делали добрые дела, но я понимала: этого недостаточно для борьбы с жестокостью и несправедливостью.

Приближалось возмездие, и нам предстояло пожертвовать собой. И единственный путь – пролить кровь. Я была рада, что Сара сейчас в стороне от опасности, но надо уберечь Нину. Я говорила себе: «Да не затрепещет сердце твое. Да не дрогнет оно».

Я развернула хрустящую белую скатерть и встряхнула ее, превратив на миг в овальное облачко, которое опустилось на сосновые иголки.

– Обычно мы не используем ее для пикников, – сложив руки на груди, изрекла Кэтрин.

Ее замечания в мой адрес напоминали молитвы – возвышенные, ежедневные и суровые. Теперь я была начеку. Учила детей, но старалась не проявлять к ним материнской заботы. Уступала Кэтрин во всех домашних делах: если она по ошибке сыпала соль в пирог, я делала вид, что не замечаю. Что касается Израэля, я даже не смотрела на него в присутствии Кэтрин.

– …Извините, – ответила я, – …я думала, вы велели взять белую скатерть.

– Придется ее отбелить и заново накрахмалить. Остается только молить Бога, чтобы на земле не оказалось сосновой смолы.