Ханс Хенни Янн - Это настигнет каждого

Матье, совсем отчаявшись, на протяжении этой тирады лишь пару раз вяло шевельнул рукой. Он не знал, что чувствует утопающий; но если бы у него сейчас еще сохранялись четкие ощущения, он бы сравнил себя с человеком, погружающимся на дно.

- Вдруг ни с того ни с сего ты делаешь глупость - отвергаешь разумное предложение своего отца. Согласись ты, и я бы мог посещать мореходку; этих денег хватило бы, чтобы прокормить и меня, и тебя. Мы могли бы даже снять на двоих квартиру.

- Отец, напротив, хотел, чтобы мы с тобой друг от друга отдалились.

Гари легким движеньем руки отмахнулся от этой фразы.

- До тех пор, пока ты не перестанешь думать, будто какое-то внешнее обстоятельство - деньги, например, невесть откуда на нас свалившиеся... или предложение, чтобы я, как авантюрист, подался в Африку, в Азию... или приятная и подходящая для меня дырка в чьем-то приятном и удобном теле - может хоть что-то изменить в нашем с тобой грехе... в нашей дружбе... До тех пор я буду испытывать страх, из-за тебя: страх, что ты куда-нибудь ускользнешь. Мы уже сейчас становимся чужими друг другу. В конце концов: кто я такой? что я такое? Я действительно отнюдь не удобный спутник жизни. Может, я и красив, но я не игрушка, не своенравный или капризный мальчик, разменивающий наслаждение на звонкую мелочь. Нет-нет, не перебивай; ты не виноват в том, что всегда обращал внимание только на мою кожу. Я поднялся с самого низу... Если относительно того, чем я стал, вообще уместно говорить о подъеме. Однако я и сейчас наполнен всем тем, что пережил помимо тебя. Во мне продолжают существовать такие слова, такие зрительные образы, такой пласт бытия, такие годы, состоящие из многих дней и ночей, которые ты бы назвал ужасными и которые, тем не менее, пусть грубо, но обозначают - точно обозначают и реализовывают, только транспонируя в нижнюю сферу, - все то, что стало для нас с тобой общим коконом и что нам еще предстоит. Не то ужасно , что молодой подмастерье каменщика вставил мне сзади свой причиндал. Человек, если хочет жить с открытыми глазами, должен знать, чего он может ждать от себя или от Другого. А тот, кто ничего не пережил, кто уклонялся от жизненного опыта, ничего не знает, - тот Другого человека разочарует. Ужасно , что пережитое можно втиснуть в понятия, которые лишают этот опыт покрова подлинных чувств, превращают его в банальность; ужасно , что любовь поддается расчленению на тысячу мерзких подробностей, что ее вообще можно расчленить, свести к простейшим формам и потом снова собрать: из таких простейших форм, как различные мании, вытеснения, жестокости, слепые ассоциации, штампованные воспоминания, душные и потные летние вечера, как моча, и кал, и слезы, хотящие быть выплаканными, как химические процессы, управляющие нашими чреслами, как тяга к прекрасному, боязнь одиночества, страх перед предстоящим умиранием, как грязные руки, удивление по поводу чьей-то восковой бледности, уважение к чужому глубокому звериному взгляду, внезапная мысль о внутренностях; и все же: ядро любви остается неделимым. Я и внутри себя и по отношению к внешнему миру обороняюсь против идеи, что меня допустимо считать просто матросом-гомосексуалом, которого содержит... или: которого боготворит... другой гомосексуал, сын директора пароходства. Мне такие слова не нравятся . Я готов к тому, чтобы меня заглатывали, уничтожали, избивали, пинали ногами, насиловали... или чтобы я сам кого-то заглатывал, уничтожал, избивал, пинал ногами, насиловал, - но только не в этом мире, доступном для всех и каждого, не в кратком промежутке между двумя плаваньями, не так, будто бы я был радужным масляным пятном, расплывающимся на поверхности воды, такого я точно не хочу ... - Гари на несколько секунд замолчал. - Я знаю, сколько мы с тобой задолжали друг другу. Но я, задавленный всеми этими унизительными словами... Я, кровоточащая половина целого, не могу причислить себя к тебе, другой половине, пока во мне берут верх слова, определения, весь этот мерзкий лексикон. Я могу делать все что угодно; но никто не вправе это принижать. Я знаю, что мы - только плоть ангелов, а не ангелы как таковые. Мы вынуждены делать то, чего хочет наша плоть; но сперва... сперва мое прошлое должно несколько разредиться.

Матье ухватился за какие-то слова Гари. Не заметив, что глаза его друга наполнились слезами, что Гари нуждается в утешении - в том утешении, которое могут дать объятия, руки, губы.