Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

— А сейчас я покажу то, что тебе не понравится, — предупредила Надя.

Оказалось, душевую. Но исключительно по названию: ни душа, ни умывальника, только вмурованный в пол оцинкованный бак, который наполняли теплой водой, а потом ее оттуда сливали с помощью резинового шланга. Деревянный пол — весь прогнивший, покрытый ледяной коркой. На стене — мутное зеркало.

— Летом еще можно, а зимой… Будешь делать, как мы. У каждого своя шаечка. Обмываемся прямо в комнате. А раз в неделю ходим в баню. Женский день — пятница, как раз перед шабатом, хотя у нас его никто не соблюдает. Там здорово, одни девчонки! Некоторые умеют делать массаж. Тебе понравится, еще как…

Марине надо было продержаться еще несколько часов, чтобы наконец плюхнуться в койку. Впервые за последние две недели она ляжет в застеленную теплую кровать. В полной тишине!

У Марины уже голова шла кругом. В Марининой комнате Надя развила бурную деятельность, чтобы ее получше там устроить. А той было и так хорошо. Пришли соседки, чтобы с ней познакомиться, принесли чай, сухари. Спрашивали, откуда она приехала. За нее отвечала Надя, подробно рассказала вокзальную эпопею. Женщины бросились целовать Марину. То, что она актриса, не только произвело на них впечатление, но и привело в бурный восторг. Похвастались театром, самым красивым зданием в Биробиджане. Завтра она сама увидит. Как и много еще интересного. Начинается новая жизнь!

— Добро пожаловать в Биробиджан! Удачи тебе! Если что-то понадобится, обращайся к нам, не стесняйся. Тут надо помогать друг другу. За этим мы сюда и приехали. Поначалу будет трудновато, но ты привыкнешь. В Биробиджане не так уж плохо, тем более в это сумасшедшее время. Благодари небо, девочка, что ты здесь. Это огромный подарок судьбы!

Никто из них не сомневался, что Марина еврейка. Иначе как бы она здесь очутилась? Марина действительно стала еврейкой.

«Благодари небо…» Если б эта женщина знала, кого Марине следует благодарить!

Перед ней вновь явилось лицо Иосифа Виссарионовича. Но вовсе не молодое, ласковое, как на вокзальном портрете. Она никак не могла забыть настоящего Сталина с побитыми оспой щеками, тискавшего ее в роковую ночь 32-го. Но сейчас он все же не выглядел тем беспощадным тираном, каким ей представился на вокзале.

Ведь он уже своего добился — загнал ее в этот барак на самой окраине морозной Сибири. Неужто ему окажется мало, что она сейчас затеряна в этом крошечном, недостроенном, совсем ей чужом городке?

Биробиджан! Ее тюрьма и надежда!

— Не правда ли, Марина Андреевна, это лучший театр на свете?

Голос Матвея Левина отдавался в колосниках. Весь в черном, он прошелся по сцене, скрипя ботинками. Свитер под горло подчеркивал совершенство его фигуры и вообще был ему очень к лицу.

— Вы его полюбите. У этого театра есть свой дух, который постоянно крепнет.

Марина не могла оторвать глаз от Матвея. Он действительно был почти совершенным красавцем. Матвей, разумеется, знал, какое впечатление производит, и умело этим пользовался.

Примерно час назад Марина с Надей отправились в театр по утреннему морозцу. К Марининому удивлению, здание оказалось современного стиля: прямоугольный фасад, украшенный высоким прямоугольным же фронтоном с двумя витражными панно в металлической рамке по бокам. Под самой крышей, поверх длинного балкончика, надписи большими красными буквами, еврейскими и кириллицей, обе гласившие:

Государственный еврейский театр

Перед входом — портик с белоснежными колоннами из бетона. По обеим сторонам от него, абсолютно симметрично, располагались окна, выходившие на широкую заснеженную площадь, раскинувшуюся до самого берега покрытой льдом реки. Этот строго геометричный фасад предварял длинное здание с просторным зрительным залом и театральными цехами. Женщины подошли к служебному входу. Надя нажала кнопку звонка перед красной дверью и, не дождавшись, пока откроют, унеслась по улице, выкрикивая:

— Ты даже не представляешь, Мариночка, как я счастлива, что ты здесь! И Матвей тоже, увидишь!

Через миг Матвей Левин самолично открыл дверь. И сразу расхохотался, обнаружив Марину закутанной поверх шубы в то самое разноцветное одеяло, что ей подарили евреи в поезде.

— Ну, Марина Андреевна, в таком облачении никто не догадается, что вы актриса. Здесь не так уж холодно. Скоро привыкнете к нашему морозцу, как все мы.

После такого приветствия он начал заботливо расспрашивать, как она устроилась в общежитии. Нашла ли там все необходимое? Понравилась ли ей комната? Как к ней отнеслись соседки?