Уильям Стайрон - Уйди во тьму

Но были и другие времена, наполненные не меньшей страстью, такие же памятные, но ужасные. Эти вечера начинались — тоже часто в доме братства — такими же веселыми, невинными развлечениями, а заканчивались бурей мерзких слов, слезами, размолвками. Дик никогда не мог сказать, какое настроение владеет ее душой; самое большее — он узнал, что она так или иначе привязана к дому, к своему отцу и что, получив известие от него или из семьи, она могла отдалиться от него или вообще не подпускать его к себе, а то и еще хуже — это могло сбросить ее с эмоционального каната, на котором она, казалось, всегда ненадежно балансировала. Тогда она становилась грубой и озадачивающей. Позже, в машине, она безосновательно обвиняла его в пренебрежении к ней (а он, насколько помнил, весь вечер не сводил с нее глаз), в бесчувствии, вообще в грубости и отсутствии чувства: ну как, спрашивала она, может она выйти замуж за человека, который так серьезно относится ко всему, что связано с братством, — за человека, вся жизнь которого — сплошное клише? «Боже, Дик, я люблю хорошо проводить время, я люблю сборища, но как ты можешь стоять и смеяться остротам этой дуры Таккер, этой шлюхи?.. Дик, я просто не думаю, что ты будешь достаточно нежным, если у нас будут дети…»

Вот такого рода ситуации.

Он проглатывал оскорбления, зная, что скоро это пройдет, зная, что она станет ласковой, и извинится, и поцелует его. То, что ее горькие слова уязвляли его скромное чувство собственного достоинства, не ломало его: он уже взвесил свои позиции, свои чувства, и если Пейтон, невзирая на эти неразумные вспышки обиды и подозрений, продолжает любить его за его положительные черты характера — каковы бы они ни были, — что ж, разве этого не достаточно? Она продолжала его смущать, но перемены в ее настроениях прокаливали их роман и постепенно стало ясно, какие черты в нем она любит. Частично — будучи такими разными — они дополняли друг друга: в середине ее диких взрывов он сознавал, что она знает, какой он сильный и надежный и что он успокоит ее. Слишком уважая себя, чтобы дать ей себя затоптать, он становился щитом для ее эмоций, зная, что она, как и он, человек живой и непоследовательный и что она всерьез не думает того, что говорит о нем.

Так что, когда он был вдали от нее, это было счастливое время, которое он предпочитал вспоминать. Вместе же они бывали так часто, как это позволяли их занятия, а именно: почти все время — каждый конец недели, а также по средам и четвергам и даже по вторникам, когда Дик днем отправлялся в долгую поездку через горы в Суит-Брайер. Их встречи были несерьезными — как встречи мальчиков и девочек из колледжа, и даже, для чужих, глаз беспечными, но это была лишь поза, поскольку, оставшись наедине, они давали рукам ласкать друг друга и ввязывали в жаркую ткань своего желания поцелуи и откровенные хриплые призывы, осуществления которых ни один из них не ожидал, да по-настоящему и не хотел. Они снова пили, ездили бесконечные мили на купленном на черном рынке бензине и оказывались высоко на залитых лунным светом, затянутых туманом холмах, танцуя под музыку, лившуюся из радиоприемника, запущенного на полную мощь, быстро переступая голыми ногами наперегонки с луной, которую Вогн Монро воспел для них в тихих гармоничных тактах и которая с этих округлых, бледных и мирных вершин казалась музыкой, созданной только для них…

Сейчас время близилось к рассвету, и они подъезжали к дому. Пол-литровая бутылка, лежавшая между ними, была почти пуста. Они проехали большие пустые поля, снова пошли знакомые фермы, ручей с индейским названием, изобилующим «к» и «кью», почти застывший под тонким слоем льда. Травянисто-зеленый свет опустился на землю, но все еще спало, было тихо и неподвижно, лишь желтое пламя ненадолго вспыхнуло в окне да три гуся взлетели с болота — некоторое время они летели на одной скорости с машиной, а потом свернули и полетели над рекой. На востоке утренняя звезда померкла, потом исчезла, и они выехали из темного укрытия лесов на яркий свет; над полями клубился дым из кухонных труб; настало официально воскресенье.

— Я сказала ему, что уйду из школы. — Пейтон икала и вынуждена была замолчать, сдерживая дыхание, пока Дик считал до девяти. — Вот! — Она снова взяла его за руку. — Я сказала ему, что не хочу больше брать ее вшивые деньги.

— Все будет о’кей, — сказал он, — не волнуйся.

— Моди не будет о’кей. Ох, Дик. — Она положила голову ему на плечо, и он снова обнял ее.