Нина Воронель - Глазами Лолиты

«И что она тогда сделала?»

«Я думаю, обратилась в полицию».

«Почему же полиция до сих пор нас не нашла?».

«Потому же, что и мафия, — мы очень ловко замели следы. Ты помнишь, сколько поездов и автобусов мы сменили по дороге?».

«Но ведь можно найти через компьютер, по фамилии, например…».

«Найти можно, если очень старательно искать, а какой полиции это нужно — русской, немецкой или польской? А кроме того, мой русский паспорт выписан на фамилию отца, а американский — на фамилию матери».

В этом месте сердце у меня упало до колен — я поняла, что никто никогда нас не найдет. И я попробовала от этого страха защититься:

«Слушай, а что будет, если они нас все-таки найдут?».

«Я же тебе сказал, — это маловероятно!».

«Но все же не совсем невероятно? Представь себе, они звонят в дверь и кричат — откройте, полиция!».

Юджину моя идея совсем не понравилась:

«Глупости! В России полиции нет, здесь милиция».

«Какая разница, пусть милиция! Главное, что звонят в дверь и кричат — откройте! Что мы будем делать?».

У него на щеках вздулись желваки — я уже знаю, что это желваки, а не жевалки:

«Я живым не дамся!».

И я опять ему поверила. Осталось только спросить:

«А я? Что будет со мной?»

Юджин тут же заметил, что я испугалась, и быстро перевел разговор на другие рельсы:

«Слушай, Светка, с чего мы именно сегодня завели этот похоронный марш? Когда у нас с тобой такой праздник!».

«Я не хочу никакого праздника! Я хочу к маме!», — пролепетала я и сама почувствовала, как глупо это звучит. Юджин, конечно, немедленно за эту глупость зацепился:

«А мама там ждет тебя, не дождется! Уж на этот раз, после всего, что случилось, тебе не избежать интерната для малолетних преступниц — будь спокойна, твоя мама об этом позаботится!».

И хоть я понимала, что он прав, я постаралась отбиться:

«А я скажу, что я жертва, что ты меня похитил!».

«Да кто тебе поверит? Разве ты не поехала со мной добровольно? Или я увез тебя в чемодане, связанную по рукам и ногам?».

Тут я попыталась заплакать, но, видно, возраст был уже не тот, — мне не удалось выдавить из себя ни слезинки. От Юджина мне эту неудачную попытку скрыть не удалось:

«И правильно, нет никакой причины плакать — иди переоденься и поедем в оперу, я купил билеты на их лучший спектакль. Надень вот это, — и он открыл атласную коробочку, в которой лежало что-то сверкающее на витой золотой цепочке. — Дай я застегну цепочку, и посмотри на себя в зеркало!».

Я подошла к зеркалу, а он встал за моей спиной, делая вид, что не может застегнуть цепочку, а на самом деле ползая пальцами по ложбинкам на моем горле. Пальцы у него были длинные и хищные, и я на миг представила, как легко и просто они могут сомкнуться вокруг моей тонкой шеи. У меня потемнело в глазах, но тут он застегнул, наконец, цепочку и взял меня за плечи, слегка поворачивая то вправо, то влево. Цепочка замыкала с двух сторон длинную змею из сверкающих всеми цветами радуги камней, и эта змея обвилась вокруг моего горла. Налюбовавшись вволю, Юджин наклонился и поцеловал меня в ямочку над ключицей:

«Я хочу, чтобы ты запомнила этот день на всю жизнь!».

Я запомнила этот день, еще как запомнила! Но не потому, что Юджин подарил мне алмазную змею, готовую обвиться вокруг моей шеи, и не потому, что мы пошли на скучнейший спектакль Большого оперного театра. А потому, что я бы хотела провести этот день совсем иначе. Я хотела бы, чтобы все было, как в прошлом году: чтобы мама испекла пирог, — хоть печет она из рук вон плохо, — и пригласила весь наш класс, а сама бы умотала к своей Габи и не морочила бы нам голову. А мы бы назло соседям включили самую громкую музыку и орали бы и бесились до упаду, бросаясь кусками пирога, который все равно был несъедобный, как все пироги Инес.

И поэтому, когда мы сидели с Юджином в роскошной бархатной ложе на двоих, так что он мог то и дело лапать меня где угодно, я отключилась от тягучих оперных завываний и перенеслась в Израиль. Но не в апартаменты на бульваре Ротшильда с шикарной кухней и двумя туалетами, а в нашу замызганную старую квартирку рядом с Центральной автобусной станцией, пропахшую выхлопными газами и запахами нищенской стряпни наших несносных соседей.

Я сидела спиной к Юджину, позволяя его шкодливым пальцам ползать по всем закоулкам своего тела, и тихо плакала. Тихо-тихо, почти не всхлипывая. Именно под звуки оперной музыки мне вдруг стало ясно, что только там я была счастлива. Пусть Инес придиралась ко мне, пусть она наказывала меня несправедливо, но тогда она еще любила меня, а я ее. Наша любовь кончилась с той минуты, как в нашу жизнь ворвался Юджин, и теперь к прошлому нет возврата. Даже если полиция или милиция его арестует или застрелит, а я останусь в живых, все равно я никогда не смогу вернуться к Инес, никогда, никогда, никогда! Куда же я денусь?