Ольга Грушина - Очередь

Долгожданный стук входной двери мгновенно развязал узел у него в груди, и он заплакал — беззвучно, облегченно, без слез. Он услышал, как на пол упали сброшенные ботинки, как в коридоре кудахтала Анна, которая, похоже, тоже полночи не спала, вслушиваясь в каждый шорох в ожидании сына. Сергей провел рукой по лицу; щеки были сухими. Он вышел из комнаты.

Александр, не двигаясь, стоял на коврике в прихожей. В зеркале его глаза мельком поймал незнакомый парень: куртка с порванными карманами, одутловатое, местами почерневшее лицо, толстая повязка на переносице, запекшийся порез на левой щеке и что-то темное, непостижимое во взгляде… Поспешив отвернуться, Александр посмотрел на родителей: отец в помятой рубашке и брюках — по всей видимости, спал одетым; у матери от недавнего страха распухли веки. Она подошла поближе, ахнула. Он прочистил горло.

— Ночью продавали билеты, — сказал он.

В коридор распахнулась еще одна дверь, и его ослепил яркий прямоугольник солнечного света, упавший к его ногам. На дворе, кажется, стояло погожее утро; он даже не заметил.

— Милый ты мой, — запричитала бабушка, — что же это… — Ее слова повисли в тишине.

— Ночью продавали билеты, — повторил он.

Как сказать остальное, он не знал.

Мать начала что-то говорить, торопливо, сбивчиво, точь-в-точь как женщина в квартире Виктора Петровича — та самая, с глазами, похожими на зияющие дыры, которые кто-то выдавил большими пальцами на белом листе ее лица; и едва он про нее вспомнил, как мысли его беспокойно задергались, и он только через несколько минут понял, о чем толкует ему мать. Билет твой, Сашенька, слышишь, мы все решили, так будет лучше, ты это заслужил, ты столько для нас сделал, бабушка больше идти не хочет, а мы с отцом, мы все обсудили и подумали, что это знаменательное событие, ты потом своим детям будешь рассказывать…

Он набрал полную грудь воздуха и выдохнул:

— Я потерял нашу очередь.

Было тихо. Перед ним в прямоугольнике света роились пылинки, подчинявшиеся своим лучезарным, воздушным законам; он видел, как они складывались в сияющие созвездия и тут же рассеивались, как упорядоченные планетарные системы порхали вокруг пылинок побольше, вспыхивающих словно мимолетные солнца и немедленно уносящихся по своим собственным невидимым, неведомым траекториям; и он думал: ничто не имеет значения, все это бессмысленно, все случайно. Потом вдруг стало темно — должно быть, небо поглотили облака, — и пылинки тут же исчезли вместе с солнцем, а перед ним вновь вынырнул темный коридор, и зеркало, а в нем тот юноша с разбитым лицом и чем-то новым во взгляде; и Александр знал, что это не так, что, оказывается, были вещи, которые имели для него очень даже большое значение. Он посмотрел на своих родных, обступивших его в коридоре, увидел, что все взгляды обращены на него, — и, поскольку молчание продолжалось, сообразил, что слова эти вслух так и не произнес, а лишь подумал.

— Я потерял наше место в очереди, — сказал он.

Их лица хранили все то же растерянное выражение. Было похоже, что они это уже слышали.

— Что случилось, Саша? — спросила мать.

— Одному человеку стало плохо, нужно было отвести его домой, и как раз в это время билеты…

— Да нет же, что случилось с тобой ?

— А, ты об этом. На обратном пути меня избили. Пьяные какие-то. Потом забрали в больницу. Я в порядке, честно. Нос, может быть, немного изменит форму.

Помолчав, он добавил:

— Насчет билета извините.

Анна громко выдохнула и шагнула к нему, словно ей наконец дали на то разрешение; в темно-золотой глубине зеркала, куда он кинул взгляд, женщина, которую переживания сделали какой-то незнакомой, ставшей моложе и светлее, нерешительно коснулась израненной щеки того незнакомого, повзрослевшего и потемневшего юноши.

Отец тоже двинулся в прихожую, нагнулся, вытащил уличные ботинки из-за стойки для зонтиков.

— Пойду, — сказал он, присев, чтобы завязать шнурки, — сбегаю к киоску, проверю, как там и что.

Коридор вспыхнул и растаял в пыльной дымке; снова вышло солнце.

— Давайте сходим все вместе, — живо сказала бабушка. — Думаю, прогулка будет мне на пользу.

Несколько минут спустя они втиснулись в лифт — тяжелые пальто, шарфы, локти, воротники и ботинки, от которых исходили запахи зимы, а еще, к удивлению Александра, легкий запах цветов. Кабина заскрипела от непривычного веса, нырнула вниз, а потом застопорилась на мгновение между этажами. Мать неожиданно рассмеялась.