Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

— Диван поберегите! — сказала она, возмущаясь в душе бесцеремонностью старика. Он вскинул на нее мутные глазенки, покачал головой, снял плащ. Свернув его в тугую скатку, закурил.

— Мебелишка-то старая, — произнес он тихим голосом. — Жил у меня один летчик, хорошую мебель имел. Сейчас не стыдно ее сдать любому квартиранту. А ваша что, на дровишки разве...

Елена робко возразила:

— Что вы, Дмитрич, она не новая, но еще добротная. Конечно, при переезде кое-что потерлось.

— При переезде, — вздохнул Сазонов. — Что военным не сидится на месте! Ездют и ездют. Тьфу, с такой жизнью!.. Много покойник кочевал?

— Много, — коротко ответила Елена.

Дмитрич уже становился ей невыносимым. Раньше, когда она покупала у него молоко, яйца и мясо, он ей казался мягоньким и добреньким стариком, человеколюбцем, а теперь от него веяло жестокостью и холодом.

— Н-да, кочевал, а помер у нас в деревне, в далекой сибирской деревне. Ладно, прости меня, всевышний, это не моего ума рассуждения... Сколько же вы хотите за вещички, за все скопом?

— Не знаю, сколько дадите.

— Сам-то я, голубушка, хе-хе, не люблю давать. Но, учитывая ваше положение, рублев пятнадцать новыми денежками заплачу. Новыми, они с виду меленькие, но ядреные по силе. Согласна?

— Согласна, — сказала Елена, желая быстрее избавиться от этого человека и неприятной для нее процедуры. Сазонов даже обиделся, что так легко относится эта женщина к своему добру. Он хотел сделать ей выговор, но воздержался: вдруг передумает, и ему придется платить дороже. Дмитрич порылся в кошельке, отыскал три пятерки, положил на стол, но тут же взял их.

— Расписочку черканите о том, что уплачено гражданином Сазоновым пятнадцать рублей за проданную мебель, — сказал он, — и свою подпись поставьте. Это для порядку. Уважаю законность и все делаю по закону. А нонче законы очень даже душевные, человека оберегают: что положено ему — вынь да положь. Это, голубушка, больше чем божья благодать. Только дурак смотрит на них, на законы-то, пугливым оком. Хе-хе, а умный да понимающий всегда найдет в них теплые, душевные места, легко поворотит их для пользы своей.

Елена не слушала, что говорит Дмитрич. Она дрожащей рукой писала расписку. Почерк у нее был крупный, разборчивый. Сазонов легко пробежал взглядом по строчкам и, убедившись, что написано то, что он хотел, положил деньги на стол.

— Теперь порядочек. Позвольте мне приехать за вещичками немедленно?

— Хорошо... Можете забирать.

Дмитрич надвинул картуз, что-то хотел сказать, но только покрутил головой и торопливо скрылся за дверью.

За окном уже не было дождя, ветер угнал прочь серую пыль. Светило солнце. Его лучи падали на пол, высушивая мокрые следы Дмитрича. Елена ходила по квартире и повторяла:

— Вот и все... Вот и все...

Она не думала о том, что ждет впереди, не думала потому, что знала — будет нелегко, все мысли ее были в прошлом. Они метались по тропам, по дорогам, по далеким гарнизонам — где только не приходилось служить Леве! Вдруг она спросила себя: смогла бы вновь пройти по этим тропам? На минутку страшно стало от такой мысли. Она достала из сумочки зеркало. Посмотрелась в него: «Куда мне, стара уже для таких дел». Она долго смотрела на свое отражение. Ей шел тридцать второй год, и она не выглядела такой старой, какой считала себя, напротив, по внешности никто не давал ей тридцати. У нее были вечно молодые глаза — с небольшим прищуром и светлым кристалликом в центре зрачков. И эти глаза, и темные вьющиеся волосы, и аккуратный, будто выточенный, бюст придавали ей девичий вид. И все же смогла бы она снова идти рядом с таким человеком, как Лева?.. Страх прошел. Теперь она уже не думала о том, чтобы быть женой военного — это непостижимо трудно и страшно. Случай с Левой?.. Все зависит от человека, от него самого, от его взгляда на жизнь... «Если бы ты не была замужем, сразу отправился бы с тобой в загс», — она удивилась, как могли прийти в голову слова Бородина. Вскочила с дивана и вновь начала ходить по комнате.

— Смешно и дико! — Елена вспомнила инженершу со стройки. Она никогда ее не видела, но много слышала от других женщин, что та хороша, и Бородин «сохнет» по ней. — Смешно и дико... Нет, Лева, я уезжаю, все, все кончено.

В спальне Елена легла на кровать, положив под голову узел. На душе немного отлегло, и она задремала.

...Елена проснулась от шума в коридоре. Кто-то задел узел с посудой: кастрюли звякнули, издавая дребезжащий звон. Она прислушалась: ей не хотелось подниматься. «А, показалось», — решила она. Дверь спальни была прикрыта, и ей не было видно, есть ли кто в квартире; желание еще поспать удерживало ее в кровати. «Кто может зайти, заперто», — закрывая глаза, успокоила она себя. Но там, в передней, кто-то ходил, осторожно ступая по полу. Шаги приблизились к спальне и затихли. Елена насторожилась, сна как и не бывало, гулко забилось сердце. Она поднялась, не решаясь открыть дверь. По коже поползли мурашки. Она смотрела на ключ, зажатый в руке, и чувствовала озноб. Еще минута — и Елена закричала бы. Но тут открылась дверь, и она увидела Бородина, одетого в полевую форму и промокшего под дождем. Держа ключ в руке и не решаясь войти в спальню, Бородин смотрел на нее широко открытыми глазами, в которых отражался не то страх, не то гнев.