Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

Бородин захлопнул папку, под его тяжестью заскрипел стул, на скуластом лице майора отразилась озабоченность.

— Мне кажется, что Шахов прав, нам следует поддержать лейтенанта, Лев Васильевич.

— Что, снова будем спорить? — Подполковник сощурил большие темные глаза.

Ему не хотелось возвращаться к праздному, по его убеждению, разговору. За последнее время в армии появилось столько начинаний, вносится столько предложений, что если каждому из них придавать значение, то все уставы и наставления надо выбросить за борт. Как этого не поймет Степан! У Крабова промелькнула недобрая мысль: «Старается, пока замполит на учебе, показать себя на этой должности: смотрите, какой я настойчивый и умный, хоть сегодня утверждай замполитом полка... Куда метит!» Но тут же, почувствовав, что это уж слишком — так думать о Бородине, человеке, которого он знает не один год как честного солдата и друга семьи, выбросил из головы эту мысль. Дома жена ждет к ужину и, наверное, теперь стоит у калитки, чтобы встретить его и вместе войти в квартиру. Крабов почесал затылок, вздохнул:

— Пойдем, Степан, хватит на сегодня. Нас ждет Лена, ужин приготовила.

— Я подожду командира, он обещал прийти. Звонил недавно.

— Выздоровел?

— Не знаю.

— Сдает старик... Чувствую, другого командира полка пришлют, из своих никого не назначат. А ты как думаешь, Степан?

— Никак я не думаю. Он на месте, что же тут думать?

— Нет, не назначат. — Крабов помолчал, наблюдая, как Бородин что-то записывает в блокнот, и тем же тихим, вкрадчивым голосом продолжал: — Ну а если бы Водолазов ушел, могли назначить кого-то из наших?

«Знает, что ли, он о рапорте?» — подумал Бородин и, положив в сейф блокнот, с улыбкой бросил:

— А чем не командир полка заместитель по строевой части подполковник Крабов? А?

— Нет, Степа, меня не назначат.

— Почему? Ты вроде бы не рыжий и командирским баском обладаешь, — засмеялся Бородин. — Потянешь, Лева.

Крабов на миг задумался. Что-то приятное, волнующее шевельнулось в груди: «Нет, Степан по-настоящему добрый человек. И Лена так о нем отзывается». Он толкнул дверь плечом, напомнил об ужине:

— Не задерживайся. Холодная медвежатина, маринованные грибки... и косушка найдется.

Ждать Бородину пришлось недолго.

— Вот и я. — Полковник вытер платком лицо, поискал взглядом, куда бы сесть. — У тебя, Степан Павлович, валидолу нет? — спросил он, растирая ладонью грудь.

— Валидолу? Что это такое? — Бородин стоял перёд Водолазовым, большой и немного застенчивый.

«Да-а, — спохватился полковник, — откуда же такому знать это лекарство?» Он ощупал свои карманы и, найдя таблетку, завернутую в целлофан, положил ее в рот, но тут же почему-то выплюнул в урну, стоявшую в углу.

— Теперь поговорим о моем рапорте. — Он сел у стола. — Знаю, обязан был посоветоваться с тобой как секретарем партийного бюро, а сейчас еще и замполитом. Однако же мне этого не хотелось делать. И вот почему. Я — командир полка. Мой шаг могут истолковать неправильно, особенно молодые офицеры, тот же, к примеру, лейтенант Узлов. А ему еще служить да служить. Понимаешь?

— Понимаю, товарищ полковник, и очень ругаю себя.

— За что?

— Какой же я, к чертям, партийный секретарь, когда не знаю, о чем думают коммунисты.

— Погоди, погоди, — насторожился Водолазов. — Значит, ты полагаешь, что я бегу из армии? Так, что ли?

Бородин промолчал. Очень уж не хотелось сейчас, глядя на болезненное лицо полковника, говорить на эту щекотливую тему: Бородину именно так и думалось — спешит Михаил Сергеевич уволиться из армии.

— Ну говори, говори, что ж молчишь? — торопил Водолазов. Боль в груди прошла, и он чувствовал себя лучше, чем по дороге в штаб, у полковника даже повеселел взгляд и исчезла та бледность на щеках, которая бросилась в глаза Бородину, когда Водолазов искал в карманах таблетку. — Нет, секретарь, — продолжал командир полка, — я не бегу из армии. Я просто соизмерил свои силы и понял — нелегко мне было прийти к такому выводу, понял, что я не имею права больше задерживаться на своем посту. Ведь служба в армии — это не должность, это — творчество, нелегкий труд. — Он вдруг умолк, досадуя на себя за то, что так вот, уж слишком громкими словами, объяснился с секретарем. Бородина он знал давно, еще когда тот был капитаном и командовал батареей. Водолазов поднялся и тихо промолвил: — Вот теперь мне легче, исповедался, а то ходил эти дни и не знал, откуда у меня такая тяжесть на душе. Оказывается, я утаил свое решение... Ну, что ты скажешь, Степан Павлович? Правильно я поступил или... нет?