Николай Камбулов - Ракетный гром

В соседнем дворе горласто пропел петух. Серпик луны, скользнув вниз, скрылся в набежавшем облаке. Потянуло сыростью, и Водолазов облегченно вздохнул: кажется, пройдет стороной.

Кто-то стучал в ворота. Михаил Сергеевич отозвался:

— Не заперты, входите.

На крыльцо поднялся Савушка. Он подошел косолапой походкой, молча сел напротив Водолазова, спросил:

— Не спится?

Савушка поискал что-то в карманах. В руках его Водолазов увидел конверт.

— Мне, что ли? — спросил он и сбросил с плеч плащ-накидку.

— Дед Горбыль захворал, умирает в городской больнице, — наконец заговорил Савушка. — Сто двадцать пять лет прожил Горбылев... Неужели Дроздов его поднимет?

— Тебя-то хворого поднял...

— Я молодой, мне двадцать один год... Меня еще в армию возьмут. Я бы в танкисты пошел. Возьмут, товарищ полковник?

Было уже светло. Водолазов стоял перед Савушкой в нижнем белье. «Полковник», — скривил рот в горькой усмешке. Он быстро оделся, умылся во дворе под краном. Вешая плащ на гвоздик, вбитый на крыльце в почерневший стояк, сказал:

— А что с Горбылевым?

— Шастал по лесу, говорят, отравился какими-то ягодами. Ломает его, как в молотилке. Стонет: «Вот и смерть моя пришла... Сколько было дарено жизнью, столько и отгрохал». Дроздов ему капли, а он требует стакан зверобойки. Посинел весь... А доктору хочется спасти. И чего он, Владимир Иванович, возится с этими стариками? Говорят, доктор каждый год во время своего отпуска в горы поднимается, ищет там стариков и в Москву сообщает, кто сколько лет живет из них... Только пусть он не ходит в горы...

— Это почему же?

— Разобьется... Без проводника разобьется...

— Он науку разрабатывает о долгожительстве людей на земле...

— Все равно пусть не ходит в горы... Разобьется.

По крыше слабо пробарабанил дождик. Водолазов насторожился, сбежал с крыльца. Тощее облачко, подгоняемое ветром, уходило к лесу. Михаил Сергеевич смотрел на него просящим взглядом: остановись, полей наши земли.

Савушка, поняв его мысли, помахал конвертом:

— Михаил Сергеевич, от папани, для вас...

Дмитрич писал:

«Здравствуй-живешь, товарищ председатель колхоза! Пишет вам из заключения Дмитрич, знакомый ваш шабашник, кулак и вор колхозных гусей. Припоминаете? Жизня моя тут идет чисто, в кандалах не хожу, валим лес, плоты гоняем по реке, доски даем государству. Вначале мысля тревожила: заключенный, арестант! Потом рубли пошли — аж чудно: в тюряге платят деньги. Даже тоска по Дарьюшке притупилась — высылаю ей переводы, этим и сшибаю с себя тоску по ней. Однако же хочется вытребовать ее сюда, но начальники не позволяют, говорят: это отбывка, а не Ялта-курорт...

Такова моя жизня, товарищ председатель.

Теперь о деле. Получил от Савушки письмо. Оказывается, все у вас по-прежнему, как и было: Дарьюшка на колхозной ферме, военные палят по-прежнему по мишеням, изничтожают государственную фанеру и доски, вы гоняете «газика» по степи, командуете бригадами. Признаюсь, не думал, не гадал, чтобы вы могли задержаться в нашем колхозе. Меня это аж заинтересовало: пенсия свыше ста рублей в один месяц, а он, этот отставной погониик, тянет груз председателя колхоза! Знать, руки у вас работящие, знать, душа у вас крестьянская, знать, с вами можно иметь дело. И Савушку приучили управлять автомобилем.

Вы просили через Савушку, чтобы я открыл вам секрет Лохматого кургана... Вот оно что! И как это пришло вам в голову. Подумать только, какие мысли могут посетить человека!

Могу коротко, могу длинно написать об этом вопросе. Длинно будет так... Был я мальчишкой, ходил еще без штанов, приютил меня Савва Дикой, бездетный кулак, потому что отец и мать мои умерли с голодухи. Дикой относился ко мне как к родному сыну, даже одевал меня по-барски. Но и мытарил тоже по-господски: я был крепким и сильным, на мои плечи взвалили самые тяжелые работы. Наши поля граничили с полями такого же богатея, как и Савва Дикой, с Басько Кубышкой. На меже был громадный родник, вода из него била. Задумал Савва приспособить этот родник для полива своих земель. Басько Кубышка встал на дыбы, и началась тяжба долгая, на разор. Басько Кубышка не жалел денег. И уже дело клонилось в сторону Кубышки: он позабористей был Дикого.

И вдруг в одну ночь совершилось чудо — на месте родника вырос курган. Спустя недели три или более Савва позвал меня и сказал:

— Я уезжаю в Петроград. Земли свои бросаю.

И уехал. Потом года через два пронесся слух: Савва Дикой скупает земли. Первым за бесценок продал Басько Кубышка. Без воды земли совсем запаршивели, многие участки превратились в пустошь, или, как теперь говорят, в целину... Но тут пронеслась еще одна новость: Савва Дикой по пути в Сибирь перепился в московском кабаке и сиганул из окна четвертого этажа, разбился насмерть...