Николай Камбулов - Ракетный гром

— Всяко бывает, — ответил Волошин и высказал свое удивление: — Гроза-то какая, а дождя нет... Отчего такое?

Водолазов притормозил машину, искоса взглянул на Павла: «Христос при дверях, неужели до сих пор верит?» — вспомнил он первые дни службы Волошина и сказал:

— Земля сухая, оттого и дождя нет. А дождь очень-очень нужен. Земля потрескалась...

Павел вышел из машины, поблагодарил Водолазова, увидел за воротами бегущего Цыганка, крикнул:

— Костя!

Тот остановился:

— Пашка, давай быстрей!

Он взял у Волошина вещмешок.

— Хорошо, что вернулся. Тревога у нас намечается. Вот в какое время, я не мог узнать, может, ночью, а может, сейчас. — И он начал ругать штабного писаря: — Сидит там, хлопает ушами. А тут еще командир взвода ушел в город. Пошли, пошли. — Он потащил Павла прямо в парк, ругая «непутевого писаря».

В парк не пустил дежурный. Цыганок хотел было что-то придумать, но в это время послышался тонкий, нарастающий звук сирены.

— Понял? — воскликнул Цыганок. — А мы уже на месте, и опять раньше всех. Открывай ворота! — закричал он на дежурного.

Бородин умывался в ванной, рассказывал оттуда об Узлове и Катюше Зайцевой.

— Они обязательно поженятся! — крикнул он Елене и услышал, как зазвонил телефон — необычно, с какой-то дерзостью и требовательностью.

— Павлик, Павлик... Нет, не смей! — выскочил он из ванной с намыленным лицом. — Принеси мне полотенце.

«Тревога!» — услышал он в трубке.

Подхватив походный чемодан и вытирая на ходу лицо, скатился по лестнице, снизу крикнул выскочившему на лестничную площадку Павлику:

— Это дядя Сережа зовет на ужин!..

Павлик махнул ручонкой:

— Знаем мы эти ужины...

Когда выбежал за ворота, подкатил на мотоцикле старшина Рыбалко. Бородин вскочил в коляску.

— Что это он. на ночь глядя? Да еще в субботний день! — спросил Максим, прибавляя газу.

— Для порядка!.. Кто знает, когда она начнется. — И когда выехали на дорогу, Бородин добавил: — Может, и в субботний день! — Он пожалел о том, что сигнал тревоги не услышит Узлов и что взводу придется выезжать на полигон без командира. «Справится ли сержант Добрыйдень?» — подумал Бородин.

Рыбалко пожаловался на боль в ноге.

— Беспокоит?

— Проклятый прет наружу. Двадцать пять лет ношу.

— В госпиталь надо лечь... Операция несложная...

— Я рапорт написал. Хватит, Степан Павлович. Чего тут с моим возрастом путаться, да еще побитому войной.

— На пенсию потянуло?

Рыбалко не ответил. Собственно, о пенсии он не думал. Конечно, она ему положена. Безвыездно из части отгрохал двадцать шесть лет, мог бы еще служить, никто не гонит, да уже силы не те, не та сноровка, чтобы вровень с другими управлять такой техникой. Среди пушчонок можно было бы еще покрутиться... Он опять прибавил газу. Захохотал в ушах ветер.

— Потянуло, да еще как! Сегодня одна скорость, а завтра другая, повыше нонешней, Степан Павлович... Дело тут не в пенсии, в резвости человека!

— Все понятно, Максим Алексеевич...

По боевому расписанию Бородину нужно было попасть на командный пункт. Рыбалко — в техническое подразделение. Степан соскочил с мотоцикла, бегом направился в штаб в надежде застать там Громова. Дежурный по части доложил ему, что командир поднял по тревоге только первый взвод, штаб и роту обеспечения, и тут же вручил конверт с надписью: «Вскрыть немедленно». Бородин разорвал конверт: «Командир части выбыл из строя. Действуйте». И подпись: «Подполковник Громов», дата и часы.

— Машина у подъезда. — сказал дежурный, — ожидает вас, товарищ подполковник.

Резвый «газик» быстро доставил Бородина на полигон. Едва он захлопнул дверцу, как перед ним вырос Савчук и доложил:

— Замполит вышел из строя, мне приказано выполнять его обязанности. Какие будут указания?

«Во как закрутил Серега», — подумал Бородин и сказал:

— Пошли.

На командном пункте были все в сборе. Специалисты по информации и управлению находились на местах, готовые к выполнению своих обязанностей. Бородин заметил и Громова. Он сидел за столиком, перелистывая какой-то журнал. «Выбывший из строя просвещается», — подумал Бородин и взглянул на часы: в тишине, которая царила в помещении, громко слышалось тиканье часов, минутная стрелка подкрадывалась к красной черте, к той черте, которая являлась границей отведенного времени для выхода пусковой установки на позиции — на рубеж сбора и готовности принять любую команду. План учебной тревоги лежал на командирском столе. Бородин одним взглядом охватил все его пункты.