Николай Камбулов: Ракетный гром

Говорят, что у вас там произошла стычка между двумя группами населения — черно-красными и бело-розовыми. Черно-красных поддерживает почти весь народ. И это очень не нравится риканцеамерам, точно так, как некогда не нравилось вам, что вьетконговцев поддерживало большинство населения Южного Вьетнама.

Сейчас вы говорите: это несправедливо!

Совершенно верно, несправедливо. Так говорили и вам, помните, в шестидесятые годы двадцатого столетия? В ответ вы поливали вьетнамскую землю напалмом и не думали тогда, что война может прийти и в ваш дом.

Она пришла, вернее, вы вкупе с тогдашними вашими золотосумами привели ее.

Мы слышали: когда наступают сумерки и в вашем небе рокочут вражеские самолеты: «везу-везу, везу-везу», вы, мистер, небритый и полуголодный, бегаете от дома к дому с листком в руках, собираете подписи под протестом. Нужное это дело, очень нужное! И еще слышали мы: будто вы обратились в Организацию Объединенных Наций с жалобой на Риканцеамер, в которой протестуете против применения агрессорами отравляющих веществ. Жалобу приняли, но поручили расследовать это дело сторонникам Риканцеамера. Бедный мистер, вы же по личному опыту знаете, чем кончится работа такой комиссии.

У берегов ваших стоят черные глыбы риканцеамерских авианосцев и ракетных кораблей. С их палуб и площадок взлетает смерть. Варвары не очень-то разбираются, где черно-красные, а где бело-розовые, уничтожают всех без разбору. Особенно свирепствует агрессор в районах, где ему оказывают организованное вооруженное сопротивление, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков.

У кого-то учились эти разбойники из Риканцеамера. Вы-то, мистер, знаете, кого повторяют нынешние «защитники демократии».

Дошли до нас слухи, что будто вы предложили черно-красным и бело-розовым детально изучить вьетнамскую историю шестидесятых годов двадцатого столетия и даже согласились отправиться в Риканцеамер, чтобы сказать агрессорам, чем в конце концов кончится их бесчеловечная попытка навязать вашим согражданам свой образ жизни. Так и скажете им: в свое время пробовал, ничего не получилось, вышло — хуже и не придумаешь — вроде самоубийства.

Верно, похоже на то. И еще сегодня, когда ваши сограждане переживают трагедию, когда жестокость Риканцеамера вызвала повсеместный протест и возмущение у народов мира, школьники и студенты, изучая историю, читают: «Неслыханные злодеяния американцев на вьетнамской земле. Янки, убирайтесь домой!»

Понимаете, по «ошибке» еще выкрикивают эти слова.

Жестокость, оказывается, не забывается. Во-он когда царь Ирод уничтожал младенцев, с тех пор тоже прошли века, а и сейчас вспоминают царя-то.

— Проклятые ироды!

Слышите, мистер?

Вот и приходится многим и ныне вместо того, чтобы направлять свой гнев в адрес распоясавшихся риканцеамер, по «ошибке» провозглашать:

— Американцы, убирайтесь домой, вон из нашей страны!

Жаль, но что поделаешь: что написано пером — не вырубишь топором».

...Ваня Оглоблин свернул листки, молча сунул их в карман, его огромная голова склонилась на грудь, он смотрел на нас исподлобья и ждал, что мы скажем, ждал несколько минут. Не знаю, что думали остальные, но мне казалось: Ваня нашел ту мысль, которую мы искали, перечитав множество книг, и новых, вышедших сравнительно недавно, и старых, взятых напрокат у букинистов. В моем воображении рисовалась картина, как Ванино сочинение, попав в газету, пересечет океан и окажется в руках президента. Я даже вообразил испуг этого человека и вскрикнул:

— Ваня, преступник сражен!

Андрей Соловейко сказал:

— Сильно написано, только не напечатают...

— Почему? — спросил я.

Соловейко подал мне баян.

— Старик, — сказал он, — исполни «Ходили мы походами...».

Баян вздохнул в моих руках легко, будто живой.

Соловейко вполголоса запел:

Играя, я думал: «Почему не напечатают?.. Ведь может так случиться, что и над Америкой разразится гроза. Ваня прав».

— Напечатают! — крикнул я.

— Пошли в редакцию, — подхватил Оглоблин.

— Вот принесли, — сказали мы в коридоре первому попавшемуся сотруднику газеты.

Сотрудник оказался ведущим фельетонистом. Одна нога у него была выкручена пяткой вперед. Опираясь на костыль, он открыл дверь, пригласил в кабинет. Прочитал Ванино сочинение и почему-то посмотрел на свою покалеченную ногу, потом сказал: