Николай Камбулов - Ракетный гром

Цыганок объявил вечер закрытым.

Уходя, Малко сказал:

— Это не последняя встреча. Я уговорю Аннету Григорьевну выступить еще. Все понятно? — повернулся он к жене и, взяв ее под руку, направился к выходу.

— Умные ребята, — сказала Аннета, подходя к дому. — Многое подсказали мне. Толковые!

— Толковые, — с иронией произнес Малко. — Отпустил генеральского сыночка, а теперь дрожу. Оказывается, генерал Гросулов находится в городке. Вдруг заглянет в ресторан, влетит и сынку и мне! И не отпустить не мог. Понимаешь. Аннета, как жизнь устроена, кто-то должен за тебя словечко замолвить...

— Михаил, нехорошо ты поступаешь, нехорошо.

Малко вспыхнул:

— Тот режиссер лучше поступал... Помолчала бы.

Она вскрикнула:

— Что ты говоришь! — и закрыла руками лицо, уронив портфель.

Он подобрал портфель, сказал:

— Извини, больше не буду.

— Ой, как страшно, — заплакала Аннета, потом побежала к подъезду. Кое-как открыла дверь квартиры. Быстро разделась, легла в постель, укрывшись с головой одеялом.

Яков, волоча правую ногу, бойко поднялся на маленькую сценку. Лихо тряхнул белокурой головой. Посетители «Голубого Дуная», до того гудевшие на разные голоса, притихли в ожидании Яшкиного номера. Он не торопился, оглядел темными, очень большими глазами зал, подмигнул кому-то и застыл в неподвижности.

— Яков, рвани «По диким степям»!

— Давай «Королеву красоты»!

— «Ям-щи-ка-а-а», — протянул подвыпивший голос. На голову того, кто просил «Ямщика», опустилась огромная ручища:

— Цыц! Современную, тую, что вчера, как ее... «Вечерний звон».

Зал взорвался смехом, потом грохнул окающий бас:

— «Волгу-матушку» подари, не сметь «Вечерний звон». Это могильная абстракция. Понимать надо, саранский гусь!

«Саранский гусь», хихикнув, приумолк, ероша лохматую голову.

Якову все это нравится, он знает: его тут уважают, эти выкрики милых людей — признание его способностей, и пусть этот «Голубой Дунай» лишь маленькая речушка, тесненькая, всего лишь десятка три квадратных метров, но, тепленькая, она ему по сердцу. Лишь директор «Голубого Дуная», лысый толстяк, которого все — и обслуживающий персонал, и завсегдатаи — зовут дядей Мишей, вызывает у Якова чувство неприязни, хотя дядя Миша ничего плохого ему и не сделал. Более того, это он, Михаил Семенович Сучковский, пристроил Якова в «Голубой Дунай». До этого Яков развлекал базарную публику, играя на баяне веселые и грустные мелодии, играл ради личного удовольствия. Но подвыпившие торговки и покупатели, нагорненские жители и рабочие железнодорожного комбината, щедро бросали ему рубли и даже трояки. Яков сгребал деньги и тут же, на глазах удивленной публики, раздавал мальчишкам рубли, выкрикивая: «Это тебе на книжку-малышку, это на букварь — в школу шпарь, эту трешку на губную гармошку».

Однажды остановился возле него лысый толстяк, державший в руках огромную корзину, доверху наполненную битой птицей. Яков запел под собственный аккомпанемент «Спят курганы темные». Голос у него высокий, чистый. Когда кончил петь, толстяк спросил:

— Бывший вояка?

— Да, видишь? — взглядом показал он на несгибающуюся в колене ногу.

— Откуда?

— Отсюда и оттуда, ото всех сторон...

— Понятно. Хочешь постоянную работу?

— Еще не все города объездил.

— Так, так... А ты знаешь, парень, нагорненскую милицию?

— Познакомился...

— Ну и что?

— А вот что! — Яков рванул мехи баяна, с какой-то необыкновенной виртуозностью исполнил «Хотят ли русские войны». Поднял голову, сказал: — Я артист, понял? Гони рубль и неси своих кур домой. —Он поднялся, взвалил баян на плечо. — Концерт окончен! — крикнул в толпу. — Завтра я опять на этом месте, гуд бай, гражданин, — поклонился он толстяку.

— Ты не обижайся, — догнал его лысый в конце базарной площади. — Про милицию пошутил. А работенка для тебя есть. Как раз по твоим способностям. Я — директор ресторана «Голубой Дунай», Сучковский. Ресторан небольшой, но посетителей хоть отбавляй. — Сучковский врал: в то время ресторан, несмотря на солидную вывеску, переживал финансовый кризис, выручки еле хватало, чтобы содержать обслуживающий персонал — двух поваров, трех официанток, одну судомойку, уборщицу и одного сторожа. Сам Сучковский вынужден был исполнять две должности — директора и завхоза-заготовителя. Но он не терял надежды, знал: рано или поздно сколотит небольшой оркестр, пригласит певца, и тогда публика повалит. Перед ним стоял не только баянист, но и прекрасный исполнитель песен — одна единица может заменить целый джаз. Он не мог упустить этого случая. — Как тебя зовут?