Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— А чем занимаешься ты? — спросил кто-то. Посетители уже не смеялись. Все слушали его с притворным равнодушием и натянуто улыбались, словно были охвачены каким-то внезапным беспокойством.

— Со мной покончено раз и навсегда! Я — неудачник. Я хотел бороться с ними по-своему и потерпел поражение. А знаете почему? Потому что надеялся, что смогу убедить этих ничтожных людишек своими доводами. Напрасные иллюзии! Я хотел раскрыть им глаза на правду, но это была непростительная глупость с моей стороны. Они все знают от рождения и все прекрасно понимают. Я оказался слепцом, простофилей, но теперь я поумнел, потому так и говорю. Хотите послушать моего совета? Выслушайте его: он основан на моем горьком опыте. Не топите ваши страдания в вине! — голос его зазвучал неколебимо, пламенно. — Топите их в крови! Кровью должны они заплатить за то, что вам пришлось покинуть свои деревни! Кровью должны смыть страдания ваших детей! Рубите им головы! Не давайте затуманивать вам мозги! Их слова — ложь! Не верьте их обещаниям, иначе они подкупят вас и ослабят вашу волю. Не смотрите на них, иначе вам захочется подражать их элегантным манерам, и они вас развратят. Не испытывайте к ним сострадания, потому что они безжалостны. Они знают о ваших мучениях, о ваших детях, умирающих от недостатка медицинской помощи, но это не мешает им развлекаться у себя в салонах, сверкающих ослепительными огнями, пить из бокалов вино, сделанное на ваших виноградниках, поедать цыплят, выращенных на ваших хуторах. Они одеваются в одежды, купленные на ваши деньги, живут в домах, которые по праву должны принадлежать вам, и разрушают ваши лачуги. Они презирают вас за то, что вы не посещаете театр, оперу, не умеете пользоваться столовыми серебряными приборами за едой! С ними надо бороться! Их надо уничтожать! Никто из них не должен остаться в живых! С ними надо покончить раз и навсегда!..

Пьяный смолк и без сил повалился на стол, разорвав глубокую тишину душераздирающими рыданиями. Люди оцепенели.

Спустя несколько секунд хозяин таверны подошел к столу, за которым сидел пьяный, обласканный Немесио Каброй Гомесом, и, кашлянув, сказал с нарочитой строгостью:

— Уходите, сеньор. Я не хочу иметь неприятностей у себя в доме.

Пьяный по-прежнему горько плакал и ничего не отвечал. Немесио Кабра Гомес, подхватив его сзади под мышки, проговорил:

— Пойдемте отсюда, сеньор, вы устали.

— Пусть уходит, пусть уходит! — неслось отовсюду. Некоторые посетители испуганно поглядывали на дверь. Другие злобно смотрели на пьяного. Немесио, желая разрядить накалившуюся атмосферу, увещевал их:

— Ради бога, не волнуйтесь! Мы уже уходим, правда, сеньор?

— Да, да, — пробормотал наконец пьяный, — мы уходим… Помогите мне…

Хозяин таверны и Немесио помогли пьяному встать на ноги. Постепенно силы возвратились к нему, и он уже мог удерживать равновесие. Посетители делали вид, что не обращают на них внимания. Пьяный и Немесио благополучно пересекли помещение таверны и вышли на улицу. Ночь стояла холодная, сухая, безлунная. Пьяного охватил озноб.

— Идемте, сеньор, иначе мы окоченеем, — уговаривал его Немесио.

— Мне нее равно. Идите один, я останусь тут.

— Нет, нет, сеньор. Я не могу бросить вас в таком состоянии. Скажите мне, где вы живете, я провожу вас.

Пьяный отчаянно замотал головой. Немесио все же заставил его сдвинуться с места. Пьяный сделал несколько неуверенных шагов, но не упал.

— Далеко отсюда ваш дом, сеньор? Может, наймем извозчика?

— Я не пойду домой. Я не хочу туда возвращаться… Моя жена…

— Она вас простит, сеньор. Чего мы не делаем спьяну.

— Нет, нет, только не домой, — печально твердил пьяный.

— Ну тогда просто пройдемся. Не надо стоять. Хотите надеть мой пиджак?

— Почему вы обо мне так заботитесь?

— Вы — мой единственный друг. Только не надо стоять, сеньор.

Пере Парельс, держа в одной руке бокал с хересом, а в другой сигарету, находился в компании двух безбородых юнцов, старика-поэта и мужеподобной сеньоры — культурного атташе при голландском посольстве в Испании. Поэт и сеньора с жаром обсуждали культуру Испании и культуру других европейских стран.

— С прискорбием должна заметить, — говорила сеньора на чистом кастильском наречии с едва уловимым иностранным акцентом, — что высшее аристократическое общество в Испании — чего никак нельзя сказать о других странах Европы — расценивает культуру не как достижение народа, а как язву. Мало того, иные даже похваляются своим невежеством и отсутствием всякого интереса к искусству, смешивая утонченность с изнеженностью. В светских кругах никто не говорит о литературе, искусство или музыке; музеи и библиотеки пустуют, а тот, кто любит поэзию, предпочитает скрывать это как нечто зазорное.