Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт

И именно в этот час между ужином и началом концерта, когда все разбрелись, Машка с совершенно непонятной целью (не иначе как по дьявольскому наущению) оказалась в том коридоре, где стояло знамя, и устроила там какую-то «публичную провокацию». Фурман узнал о случившемся от взволнованной и опечаленной Ирины. По ее словам, скандал уже дошел до Караковского, и чем теперь все это обернется, неизвестно. Что ж, не хватало только, чтобы их в довершение ко всему с позором выгнали со сбора… С самой этой идиотки Машки взять было, конечно, нечего, тем более что Фурман, можно считать, лично поручился за нее перед Владимиром Абрамовичем вместе с Мариничевой. И значит, с него теперь весь спрос. Наппу они решили пока ничего не говорить – оставалась слабая надежда, что в общей суматохе начальству будет просто не до них и все как-нибудь рассосется без особых последствий.

Машка в одиночестве настраивала гитару в пионерской и очень удивилась изложенной Фурманом «интерпретации событий». Да там вообще ничего такого не было! Никакого скандала и никакой провокации она не устраивала! Это полный бред! И эти лживые обвинения в свой адрес она воспринимает как прямое личное оскорбление.

Эти коммунары просто зарвались! И кому-то придется за это ответить!.. Хорошо-хорошо, успокойся. Но что-то там все-таки произошло? В любом случае важно понять, что именно… Выяснилось, что Машка зачем-то решила провести «небольшой опрос» среди тех, кто в тот момент проходил мимо знамени, и узнать, какие чувства они при этом испытывают – если испытывают. Опросить она успела человек шесть или восемь. Ответы были разные и по большей части вполне нормальные. Но, видно, нашлась одна какая-то сволочь, которая, как это и принято у преданных своей идее коммунистов, тут же решила на нее донести. Что, собственно, и требовалось доказать!

Спорить с ней сейчас было абсолютно бессмысленно. В отчаянии Фурман попросил ее хотя бы какое-то время не выходить из пионерской (да, в туалет – можно) и больше не заводить разговоры ни с кем из местных. Машка, примирительно посмеиваясь, обещала. И даже предложила, чтобы они вообще заперли ее здесь до самого отъезда. А жратву они, как настоящие верные друзья, могут потихоньку подсовывать ей под дверь…

До начала концерта больше ничего не произошло.

Когда настал черед выступления фурмановского отряда, он вместе с остальными исполнителями поднялся на сцену и укрылся за кулисами. Где-то совсем рядом, в огромной полутемной пещере, непрерывно жужжа на низкой ноте и мелко шелестя чешуйчатыми крыльями, с безмозглым сарказмом притаилась гигантская черная муха переполненного зала. Фурмана била дрожь.

О своей «актерской» придумке, своем маленьком «фокусе» он никому не сказал, потому что ему наверняка запретили бы эту «самодеятельность». Изначально выбор вариантов у него был очень ограниченный. Изменить тупую реплику, которую ему поручили произнести, было невозможно: это непременно обнаружилось бы во время последней репетиции, а на сцене от неожиданности могло выбить из колеи его партнера. Кроме того, это ничего бы не решило, так как весь сценарий был строго выдержан именно в таком пошлом стиле. Хотя по сюжету дело происходило осенью в сельской местности, никаких, даже минималистских, декораций, вроде прикрепленных к кулисам желтых листиков из бумаги, режиссер не предусмотрел – в его постановке царила абсолютная условность. Поэтому Фурман, как верный последователь реалистической театральной школы Станиславского, решил действовать, во-первых, исходя из «предлагаемых обстоятельств», во-вторых, исключительно в рамках своей роли, чтобы никому не мешать, и в-третьих, только в тот момент, когда его уже никто не сможет остановить.

Итак, деревня, ясный осенний день; с деревьев медленно опадают листья; урожай, видимо, уже собран; два соседа-мужика встречаются на меже… Что ж, отлично!

Отрядное действо шло ни шатко ни валко, и вот одна из помощниц командира-режиссера пробралась за кулисами к Фурману и предупредила: «Через минуту будет ваш выход!»

Всё, поехали! Она еще не успела отойти, а он уже сбросил ботинки, аккуратно отставил их в уголок и стянул носки. Пол был жутко грязный и какой-то просто ледяной. Но ведь искусство требует жертв? Кстати, придется потом где-то мыть ноги… Так, свитер, рубашка… Прийти сюда перед самым выступлением в поддевочных спортивных штанах – это он хорошо придумал: не пришлось переодеваться, а они так колоритно пузырятся на коленках, и свободно болтающиеся штрипки сзади очень уместно подволакиваются…