Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт

С виду Караковский оказался похож на вполне обычного солидного чиновника, но при этом в лице у него была странная младенческая открытость, даже когда он хмурился. После взаимных представлений, неспешного чаепития и обмена разной обоюдополезной информацией наконец перешли к главному. Как призналась Мариничева, они с Наппу взяли на себя смелость привезти на сбор «довольно сложный в мировоззренческом плане столичный студенческий контингент» и в связи с этим очень рассчитывают – не на какое-то особое отношение, конечно, а прежде всего – на профессиональное понимание. Владимир Абрамович слегка встревожился и спросил, что это значит. Ольге пришлось подсобраться. Говоря о «мировоззренческой сложности», она имеет в виду сочетание нескольких факторов, которые, независимо от того, хотим мы этого или не хотим, оказывают сегодня серьезное влияние на настроения студенчества и формирование умов нового поколения. Во-первых, это естественное для определенной части нашей молодежи внешнее подражание широко распространенным на Западе протестным движениям, в частности хиппи и пацифистам, с их демонстративной атрибутикой; во-вторых, неизменно высокий градус нравственного неприятия сталинизма в среде творческой интеллигенции – а наши дети происходят в основном именно из этой среды; и, в-третьих, резко максималистская юношеская реакция на известный формализм в работе комсомола. Вся эта идеологическая «взвесь» требует от нас, коммунистов, особого такта и способности к поддержанию диалога. Но дело стоит того, потому что дети, с которыми она и Валера работают, в большинстве своем обладают яркими творческими способностями, очень открыты и в целом безусловно настроены на созидание. В заключение Ольга дала твердые гарантии, что на сборе их воспитанники «с несколько экстравагантными представлениями о мире» будут находиться под полным контролем руководителей группы. (На протяжении ее монолога Фурман старательно кивал в знак согласия, но изобретательные Ольгины формулировки его очень насмешили; кроме того, было уже известно, что редакционное начальство отказалось отпускать ее одновременно с Наппу, поэтому сама она никуда не поедет и, соответственно, не сможет никого «контролировать». А про Наппу и говорить нечего.)

Однако из ее сложной речи Караковский так и не уловил, зачем ему и его школе нужен такой «подарок». Мариничева начала горячиться: мол, у нас же общее педагогическое дело! Мы ведь не можем отказываться от каких-то сложных или проблемных детей только из-за того, что нам с ними трудно работать!.. А вот это было с ее стороны грубейшей ошибкой. И действительно, по какому праву эта молодая расфуфыренная журналистка не только ставит себя на одну профессиональную доску с таким заслуженным и даже, можно сказать, великим педагогом, но еще имеет наглость упрекать его в том, что он якобы отказывается работать с какими-то детьми! Да кто она такая?.. Караковский мгновенно поскучнел и замкнулся. Раскрасневшаяся Мариничева мучительно пыталась разобраться сама с собой, и в комнате повисло катастрофическое молчание… Вот тут-то и оказалось, что решение позвать на встречу московских челябинцев было абсолютно правильным ходом: Ирина вдруг принялась по-свойски балагурить с Владимиром Абрамовичем, он невольно улыбнулся, и понемногу все расслабились. Вскоре беседа деликатно возобновилась, а Игорь с Володей своим молчаливым присутствием как бы подтверждали, что все будет в порядке.

В Челябинск «московская делегация» выехала тремя группами. Наппу с компанией новых знакомых, которые, как и он, не хотели зря терять время, взяли билеты на самолет. Фурман, Соня, Машка и Морозов, составившие «преступную группу тунеядцев и бездельников», решили не спеша и с комфортом двинуться поездом. А челябинцы отправились на поезде на день раньше, пообещав «подготовить почву» к их прибытию.

Фурман и Соня рассчитывали в дороге вволю пообщаться с Морозовым. Но эти надежды не осуществились, потому что Машка устроила своим спутникам суровую многочасовую спевку. К концу пути она научила их слаженно и с самоотдачей исполнять под гитару больше десяти красивых песен. Они даже не ожидали, что у них может настолько хорошо получаться. Пару раз к ним в купе вежливо стучались соседи. Они выражали свое восхищение подслушанным через перегородку пением, просили разрешения ненадолго присесть и неизменно просили исполнить что-то эстетически совершенно неприемлемое из эстрадного или блатного репертуара. На худой конец, заказывали Высоцкого. Машка, демонстрируя мастерство общения с простым народом, к каждому гостю находила свой подход, предлагала компромисс и выпроваживала всех без обид.