Джон Ирвинг - Молитва об Оуэне Мини

— Ну так назначьте Оуэну дисциплинарный испытательный срок, — предложил Дэн Нидэм. — Это ведь наказание, и притом более чем достаточное.

Однако Рэнди Уайт напомнил, что Оуэн обвиняется в более серьезном проступке, чем просто непристойное предложение матери своего одноклассника. Или, может, уважаемое собрание не считает обвинение в антисемитизме серьезным? Вправе ли школа с таким богатым этническим представительством терпеть проявления подобного рода «дискриминации»?

Но миссис Лиш не сумела представить сколько-нибудь веских доказательств для того, чтобы обвинить Оуэна в антисемитизме. Даже Ларри Лиш, когда его спросили об этом, не смог припомнить среди замечаний Оуэна ни одного, которое можно было бы истолковать как антисемитское. Ларри по сути признался, что его мать имеет привычку навешивать ярлык антисемита на каждого, кто обращается с ней мало-мальски непочтительно, — как будто единственно возможной причиной неприязни к ней может быть только то, что она еврейка. Дэн Нидэм обратил внимание присутствующих, что Оуэн и понятия не имел, что Лиши евреи.

— Да как можно было этого не знать? — в сердцах воскликнул директор Уайт.

Дэн заметил, что в реплике директора антисемитизма гораздо больше, чем в любой фразе, приписываемой Оуэну Мини.

И Оуэна пощадили. Ему назначили «дисциплинарное испытание» — до конца зимнего триместра — с предупреждением, прекрасно всеми понятым: любой проступок любого рода будет рассматриваться как «основание для исключения». В этом случае он предстанет перед судом исполнительного комитета и никто из друзей-преподавателей его уже не спасет.

Директор предложил, чтобы Оуэна — вдобавок к испытательному сроку — отстранили от должности главного редактора «Грейвсендской могилы» или чтобы Голос замолк до конца зимнего триместра, а может, даже и то и другое. Однако собрание выступило против.

На самом деле то, что миссис Лиш обвинила Оуэна в антисемитизме, здорово разозлило тех преподавателей, которые и вправду были настроены весьма антисемитски. Что до Рэнди Уайта, то мы с Оуэном и Дэном подозревали, что директор — самый ярый антисемит из всех, кого мы знали.

Таким образом, в результате «инцидента» Оуэн заработал дисциплинарный испытательный срок до конца зимнего триместра. Если не считать, что Оуэн теперь оказывался в подвешенном состоянии — и лучше было пока не вляпываться в новые истории, — «дисциплинарное испытание» не относилось к суровым наказаниям, особенно для ученика, не живущего в общежитии. Самое главное — Оуэн терял данное только старшеклассникам право ездить по средам и субботам в Бостон. Живи он в общежитии, то потерял бы еще и право на выходные покидать пределы учебного городка, а так он все равно проводил все выходные дома или у меня.

Тем не менее Оуэн не питал ни малейшей благодарности к школе за подобное снисхождение; его возмущал сам факт наказания. Такая враждебность, в свою очередь, не понравилась преподавателям — включая многих из тех, что сочувствовали Оуэну. Они хотели признательности за свое великодушие, за то, что сумели противостоять директору; вместо этого Оуэн стал их в упор не замечать. Он ни с кем не здоровался, даже головы не поворачивал. И ни с кем не заговаривал — даже в классе! — и отвечал, только если к нему обращались первыми. Когда его все же вынуждали заговорить, то ответы были непривычно односложными. Что касается его обязанностей главного редактора «Грейвсендской могилы», то он просто-напросто перестал писать редакционные статьи, которые некогда снискали Голосу имя и славу.

— Что случилось с Голосом, Оуэн? — спросил его мистер Эрли.

— ГОЛОС НАУЧИЛСЯ ДЕРЖАТЬ РОТ НА ЗАМКЕ, — отвечал Оуэн.

— Знаешь, Оуэн, — обратился к нему Дэн Нидэм, — не отталкивай протянутую руку!

— ГОЛОС УГОДИЛ ПОД ЦЕНЗУРУ, — ответил Оуэн Мини. — ПРОСТО ПЕРЕДАЙТЕ ВСЕМ УЧИТЕЛЯМ, И ДИРЕКТОРУ ТОЖЕ, ЧТО ГОЛОС ЗАНЯТ — ОН РАЗУЧИВАЕТ СВОЮ ПРОЩАЛЬНУЮ РЕЧЬ! Я ДУМАЮ, НИКТО НЕ СМОЖЕТ ВЫГНАТЬ МЕНЯ ИЗ ШКОЛЫ ЗА ТО, ЧТО Я СКАЖУ НА ВРУЧЕНИИ ДИПЛОМОВ!

Вот так Оуэн Мини ответил на наказание: он пригрозил директору и преподавателям своим Голосом — Голосом, умолкшим, как мы все прекрасно знали, лишь на время, но по-прежнему яростным.

Не кто иной, как доктор Дольдер, этот болван из Цюриха, предложил преподавателям, чтобы те обязали Оуэна Мини поговорить с ним.

— Такая враждебность! — удивился доктор Дольдер — У него ведь настоящий талант убедительно излагать свои мысли — да? А сейчас он сдерживается, лишает себя удовольствия высказываться — и что? Враждебность, если ее сдерживать, только возрастает — разве нет? — рассуждал доктор Дольдер. — Уж лучше я дам ему выпустить пар, и пусть он сорвет на мне свое ожесточение! — провозгласил доктор. — В конце концов, мы же не хотим иметь еще один инцидент с другой женщиной старше его. Может, в следующий раз это будет жена кого-то из преподавателей — да?