Джон Ирвинг - Молитва об Оуэне Мини

Я уверен, что именно так Оуэн и повернул бы все дело. Мне казалось, он чересчур задирает нос, а родителей буквально тиранит. Мы все проходим через некий этап — у кого-то он длится всю жизнь, — когда немного стесняемся родителей; нам неприятно быть с ними рядом — вдруг они сделают или скажут что-то такое, отчего нам станет за них неловко. Но у Оуэна это стеснение, по-моему, превосходило все мыслимые масштабы — и именно поэтому, думал я, он держит родителей на таком расстоянии. А уж отцом он просто раскомандовался. В таком возрасте мы обычно сами переживаем, что родители нами командуют; Оуэн же постоянно указывал своему отцу, что тому делать.

Во мне стеснительность Оуэна вызывала мало сочувствия. Мне ведь так не хватало мамы; я бы сделал что угодно, только бы она все время находилась где-то рядом. А Дэн не был мне родным отцом, и я никогда его не стеснялся. Наоборот, мне нравилось, когда он рядом, — ведь бабушка, хотя и любила меня, держалась довольно отстраненно.

— Оуэн, — обратился к нему Дэн как-то вечером. — Ты бы пригласил родителей посмотреть пьесу, а? Скажем, на заключительное представление — в сочельник?

— БОЮСЬ, В СОЧЕЛЬНИК ОНИ БУДУТ ЗАНЯТЫ, — ответил Оуэн.

— Ну тогда, может, как-нибудь пораньше? — спросил Дэн. — В один из ближайших вечеров, например. Хочешь, я сам их приглашу? В общем-то, в любой вечер было бы здорово.

— ЗНАЕШЬ, ОНИ НЕ СОВСЕМ, ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ, ТЕАТРАЛЫ, — признался Оуэн. — ТЫ ТОЛЬКО НЕ ОБИЖАЙСЯ, ДЭН, НО, БОЮСЬ, МОИМ РОДИТЕЛЯМ БУДЕТ СКУЧНО.

— Но ведь на тебя-то они, верно, с удовольствием посмотрели бы, а, Оуэн? — сказал Дэн. — Неужели им неинтересно, как ты играешь?

— ОНИ ЛЮБЯТ ТОЛЬКО ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ, — сказал Оуэн. — НУ, РЕАЛИСТЫ, ПОНИМАЕШЬ? ИХ НЕ ОЧЕНЬ-ТО УВЛЕКАЮТ ВСЯКИЕ ВЫДУМКИ, ФАНТАЗИИ И ВСЕ ТАКОЕ — ИМ ЭТО НЕИНТЕРЕСНО. А УЖ С ПРИВИДЕНИЯМИ — ЭТИ ВЕЩИ ВООБЩЕ НЕ ДЛЯ НИХ.

— Привидения не для них? — переспросил Дэн.

— ВСЕ ТАКИЕ ВЕЩИ — НЕ ДЛЯ НИХ, — ответил Оуэн.

Я удивлялся, слушая его объяснения, — у меня сложилось о его родителях совершенно иное представление. Мне казалось, отец и мать Оуэна Мини верят исключительно в так называемые выдумки и фантазии; если им что-то и интересно — так это исключительно привидения, а духи — это единственное , о ком они стали бы слушать.

— Я ВОТ ЧТО ДУМАЮ, ДЭН, — снова заговорил Оуэн. — Я, ПОЖАЛУЙ, НЕ БУДУ ПРИГЛАШАТЬ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ. ЕСЛИ САМИ ПРИДУТ — ТОГДА ЛАДНО. НО Я ДУМАЮ, ОНИ НЕ ПРИДУТ.

— Да-да, конечно, — сказал Дэн. — Как скажешь, Оуэн.

Дэн Нидэм страдал той же слабостью, что и моя мама: у него тоже руки сами тянулись к Оуэну. Правда, Дэн не взлохмачивал волосы, не похлопывал по плечам или по заднице. Он просто сграбастает ваши руки своими лапами и мнет их, причем иногда увлечется так, что ваши и его косточки начинают трещать вместе. Однако его физические проявления привязанности к Оуэну превосходили даже ту нежность, которой он одаривал меня. Дэн очень точно чувствовал дистанцию, какую ему следует держать со мной — чтобы быть мне вместо отца, но не утверждаться в этой роли слишком настойчиво. Сдерживая себя со мной, Дэн отыгрывался на Оуэне. В конце концов, мистер Мини ведь никогда не прикасался к Оуэну — по крайней мере, при мне. Наверняка Дэн тоже прекрасно знал, что и дома Оуэна никогда не погладят и не обнимут.

Когда в субботу вечером публика вызвала артистов на поклон в четвертый раз, Дэн отправил одного Оуэна. Было совершенно очевидно, что зрители ждут именно его, — мистер Фиш уже выходил на сцену и в одиночку, и вместе с Оуэном; теперь зал требовал своего любимца.

Зрители встали и устроили ему овацию. Зловещий черный капюшон был великоват для его маленькой головы, и остроконечная верхушка все время валилась набок, придавая Оуэну сходство с гномом, притом довольно дерзким и недобрым. Когда он откинул капюшон и публика наконец увидела его сияющую физиономию, какая-то девочка, наша ровесница, лет двенадцати — тринадцати, сидевшая близко к сцене, потеряла сознание и грохнулась на пол.

— Там просто было слишком душно, — оправдывалась ее мама после того, как Дэн помог привести девочку в чувство.

— ДУРА НЕСЧАСТНАЯ, — выругался Оуэн за кулисами. Он привык гримироваться сам. Даром что огромный развевающийся капюшон надежно скрывал его лицо, Оуэн выбеливал себе физиономию детской присыпкой и чернил косметическим карандашом и без того темные круги под глазами. Он хотел, чтобы его лицо — на случай, если кто-то из зрителей мельком углядит его под капюшоном, — не нарушило общего жуткого впечатления; простуда была ему только на руку — чем дальше она заходила, тем бледнее он становился.