Дэвид Николс - Мы

Всем также было ясно, что я любил ее до безумия, хотя преданность не всегда привлекательное качество, в чем я убедился из личного опыта. Кроме того, наша сексуальная жизнь, как я уже упоминал, всегда была более чем удовлетворительна.

Конни неизменно интересовалась моей работой. Несмотря на некоторые разочарования, я сохранил свою веру в научный поиск, и мне кажется, она восхищалась мной за это. Конни не раз повторяла, что я становлюсь очень привлекательным, если речь заходит о моей работе, и она поощряла меня говорить о ней еще долго после того, как переставала что-либо понимать. «Ты светишься изнутри», — говорила она. Когда характер моей работы поменялся, этот свет несколько померк, но Конни с самого начала ценила множество различий между нами — искусство и наука, чувствительность и разум, — поскольку, если уж на то пошло, кто захочет полюбить свое собственное отражение?

Если говорить о практической стороне нашего брака, то я сам был практическим человеком; я мог провести элементарные сантехнические работы, плотницкие и даже электрические, и только один раз меня отшвырнуло через всю кухню. Я мог войти в комнату и сразу определить несущую стену; я был дотошным и аккуратным ремонтником, всегда очищал поверхность для покраски, все растирал, не забывал мыть кисти. Когда наши финансы объединились, я неизменно и тщательно следил за порядком: пенсии, индивидуальные сберегательные счета, страховки. Я планировал наши отпуска с военной точностью, осматривал машину, сливал радиаторы, переводил часы зимой и осенью. Пока я жив, она никогда не будет испытывать недостатка в АА-батарейках. Возможно, эти достижения покажутся пресными и прозаичными, но я резко контрастировал с психованными, самопоглощенными эстетами, каких она знала раньше. Была во всем этом некая мужественность, которая для Конни оказалась в новинку и приносила чувство покоя.

Но главное, что я был исключительно надежен во время кризиса: мог поменять шину прямо на повороте М3 ночью, под дождем, мог оказать помощь эпилептику в поезде, пока остальные сидели и глазели, раскрыв рот; каждодневный героизм мелкого розлива. По улице я всегда шел со стороны проезжей части, и хотя она смеялась над этим, ей все же нравилось. Рядом со мной, признавалась Конни, она чувствовала, будто носит с собой повсюду большой старомодный огнетушитель, и я оставался доволен.

Что еще? Мне кажется, я предложил своей жене выход из того жизненного тупика, в котором она оказалась. Конни Мур в период нашего знакомства была девушкой для вечеринок, все время танцующей на столах, а я, как мне кажется, предложил ей руку, чтобы спуститься на пол. Она оставила идею зарабатывать на жизнь как художник, на какое-то время хотя бы, и начала работать полный рабочий день в галерее. Наверное, это трудно — пропагандировать картины других, а не рисовать самому, но ее талант никуда не делся, она всегда могла бы вернуться к живописи, как только мы окончательно устроимся, как только ее стиль снова войдет в моду. А пока мы веселились, ужасно веселились, устраивая ужины с друзьями, засиживаясь допоздна. Просто теперь реже случалось похмелье, меньше было предрассветных сожалений, меньше таинственных синяков. Я был самой безопасной гаванью, но при этом не могу не заметить, что я тоже умел веселиться. Не в больших компаниях, быть может, но когда спадало напряжение, когда мы оставались вдвоем, думаю, никто из нас не предпочел бы оказаться в другом месте.

Считается, что в современных взаимоотношениях большую роль играет наличие чувства юмора. Все будет хорошо, как нас уверяют, если вы способны заставить друг друга смеяться, при такой трактовке успешный брак, по сути, становится сплошной импровизацией. Для того, кто чувствовал потребность в свежем материале, вроде меня, той длинной, обезвоженной ночью, это представляло проблему. Мне всегда нравилось смешить Конни, я испытывал от этого удовлетворение и уверенность, потому что смех, наверное, основан на удивлении, а это хорошо, когда можешь удивлять. Но, как случается со стареющим спортсменом, моя ответная реакция все больше замедлялась, и теперь для меня стало совершенно обычным делом придумать остроумный ответ на реплику, произнесенную на несколько лет раньше. Как следствие, я перебирал старые шутки, старые истории, и временами мне казалось, что Конни провела первые три года, смеясь моим шуткам, а последующие двадцать один — вздыхая над ними. Где-то по пути я растерял свое чувство юмора и теперь был способен только на игру слов, что отнюдь не одно и то же. «Я опасаюсь худшего!» [36] В английском языке слова «худшее» и «колбаса» созвучны (worst — wurst). Шутка пришла ко мне на ум в пивном зале, и я подумал, не использовать ли ее за завтраком. Я предложу Конни белесую колбасу, а когда она откажется, скажу: «Проблема с тобой, Конни, в том, что ты всегда опасаешься худшего!» Это была хорошая шутка, впрочем, наверное, недостаточно хорошая, чтобы спасти наш брак.