Лондон - время московское

Нет, не крысы завелись в Коллекции. Не крысы крадут вещи у посетителей и пробуют на них остроту своих зубов. Здесь хозяйничают более экзотические старожилы — превращенные в чучела сто лет назад, а ныне оживленные энергией любопытства, создавшей когда-то эту экспозицию и пополнявшей ее так усердно. Того самого любопытства, которое, возможно, и привело их когда-то в ловушки и под пули охотников.

Я слышу шум за спиной и представляю себе, как несутся через зал лисы, прыгая через поваленные шкафы, стаи жуков, расставшись с булавками, наполняют воздух гулом, странствующие голуби, восстав из небытия, радостно хлопают крыльями. Скелеты лемуров несутся вдоль стен по чугунным перилам галереи. Большая дрофа тяжело летит, нацелив острый клюв, сверкая стеклянным глазом и теряя опилки из выеденных молью дыр.

А впереди всех — морж. Нелепый, неправильный, чудовищный. Тяжело ступая, крушит обломки шкафов, как давеча расплющил жестянку с ланчем. А что было делать? Его любопытство огромно, под стать гигантскому телу, но от природы достались лишь жесткие ласты да крошечные глаза.

Думаю, теперь морж интересуется мной. Может и раздавить — снова грохот за спиной, и вязкая патока, сковавшая мои конечности, понемногу разжижается, — а если спасет?

Я весь дрожу, я готовлюсь бежать… Интересно, чем это все кончится?

Перевод с английского Алексея Круглова

Так не должно было случиться, подумал Марли, бросив взгляд на свои трясущиеся руки. Кровь бродяги была повсюду. Все пошло наперекосяк.

Не жалея джинсов, он как мог обтер ладони. Упершись в колени и содрогаясь всем телом, заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и восстановить в памяти последние десять минут.

Сначала бродяга, потом гонка, едва не закончившаяся под колесами такси… и вот он здесь.

Только началось все еще раньше. Да, сначала была девчонка. Он присмотрел ее в Сохо в суши-баре — модное пальтишко, аппетитные длинные ноги в обтягивающих леггинсах. Подождал, когда выйдет, и чуть приотстав, двинулся следом по Шафтсбери-авеню, подняв воротник от дождя и скрыв лицо капюшоном. Набившая оскомину пронзительная желтизна рождественской иллюминации дробилась и расплывалась в подернутых рябью лужах.

Интересно, кто такая, чем зарабатывает? Может, танцовщица, с такими-то ножками? А личико точеное, прямо модель, и взгляд этакий, свысока. Слишком хорошенькая для обычной шлюшки. Так или иначе, он ее получит.

Во всяком случае, так планировалось.

Точно, сначала была девчонка. Стильная такая, не простая, вот и решил с нее начать. А когда она свернула на Грейт-Уиндмилл-стрит, не мог поверить своей удаче.

Медно-зеленый купол общественной парковки маячил в конце улицы, словно один из многочисленных лондонских театров, а здесь, на задах “Аполло”, между пабом “Лирик” с его грифельными досками, перечислявшими пироги, паштеты и тайских цыплят, и заброшенной стройкой, похожей на полусобранную модель из детского конструктора “Меккано”, начинался Хэм-Ярд, едва освещенный тупичок, куда выходили лишь окна покинутых на ночь офисов.

Рука в кармане сомкнулась на гладкой рукояти ножа.

Они прошли “Лирик” и поравнялись с входом в тупик, до девчонки оставалось всего несколько шагов, и тут появился бродяга.

— Не будет сдачи, командир? — прокаркал он, распространяя зловоние немытого тела. В заскорузлой лапище, грязной, как у механика, который провалялся весь день под машинами, блеснула золотом жестянка с какой-то дешевой отравой.

Девушка испуганно вскрикнула и ускорила шаг, глянув на Марли и оборванца с одинаковой брезгливостью.

— А ну, вали отсюда! — прорычал Марли, сжимая нож в кармане.

— Ты чо, сынок, — прошепелявил пьяный, — хоть монетку бы, три дня ни крошки во рту.

— Пшел вон, говорю!.

— Да лан, совесть-то поимей… — Шаркая заплетающимися ногами, бродяга качнулся вперед, расплескивая на себя жидкость из банки, и цапнул другой клешней Марли за куртку.

Может быть, старик пытался просто удержаться на ногах, но это так и осталось неизвестным. Узкое лезвие блеснуло в тусклом свете фонарей, и Марли втолкнул все еще бормочущего бродягу обратно в тупичок, где тот и остался лежать грудой вонючих лохмотьев среди черных мешков с мусором.