Лондон - время московское

— А у кого совесть нечиста?

— Тому приснятся жуткие чудовища. Слышали, что полицейские раньше покупали наших голубей? Привязывали к рукам спящих заключенных — и послушных, и буйных. Вот какую услугу мы оказываем.

— Даруете свободу от сновидений?

— Точно. Вам известно, скольким людям мы помогли? Некоторых вы встречаете на улице. Некоторых даже знаете лично. Без нас они бы не стали теми, кем сейчас являются.

— Но как же голуби? Как долго они живут?

— Все зависит от вашего сна. Но мы гарантируем, что заберем веревки и мертвых птиц, когда вы закончите, и предоставим новых, если захотите.

— Уже хочу!

— И мне, и мне! — закричали покупатели, и вскоре все голуби были проданы.

Каждый раз, когда мальчишки привязывали голубей к руке, их распирало любопытство: что будет, если уснуть? Погрузиться в сладкий сон без сновидений? Но Дэлли предостерег их: “У детей и так снов раз, два и обчелся. Попробуете — и никогда не проснетесь. Такое уже случалось”.

Так что мальчишки сдерживались.

Они пробирались через рынки назад к Дэлли. Это было их любимое время: можно шататься между прилавками и разглядывать выставленные на продажу товары. Как будто бы у тебя полно денег — очень приятное чувство.

Среди накрытых парусиной прилавков было жарко и душно. Мальчишки купили мороженое за пенни и с удовольствием съели его, не обращая внимания на голубиный помет, покрывающий их руки. Потом купили жареной печенки и немного опиума для Дэлли. Сам Джозеф опиум не любил: от него он чувствовал себя отстраненным и пустым, и это ему не нравилось.

Они набрели на гору старой одежды и принялись рыться в поисках теплых вещей. Там были старые ботинки, все в плесени, дырках, но некоторые — еще с подошвами. Кроме того, на рынке продавались гробы, в том числе обвязанные веревкой, которую мальчики не преминули стащить, пока торговец не смотрел.

Они уселись на матрасах, выставленных на продажу, чтобы съесть жареную печенку, разглядывая женщин, одетых одновременно в дюжину ярких жилеток, которые торговали армейскими товарами. У некоторых серьги свисали прямо до груди. А у некоторых была настолько пестрая одежда, что мальчишки даже притворно зажмуривались.

Иногда, когда голубятники находили что-то ценное за домом гробовщика или на улице, они открывали свой собственный прилавок. Они умели показать товар лицом: “Только посмотрите на этот металлический ободок! Идеально подойдет, чтобы повесить на него ключ от входной двери!” или: “Кому деревянную коробочку? Еще вчера в ней лежали сигары принца!”

Отдохнув, они двинулись дальше, ведь Дэлли наверняка волновался. Он всегда воображал, что голубятники его бросят. В этот момент его даже хотелось пожалеть.

— Вы вернулись! — воскликнул он. Мальчики отдали заработанные деньги, чем очень его порадовали. — Работа на всю жизнь, — добавил Дэлли.

— Если только нас не упекут, — ответил Джозеф. Дэлли протер глаза. — Я видел заголовки про школу и все такое.

— Не стоит волноваться раньше времени. — Дэлли оглянулся на переулок позади себя. — Отходы. Мы должны от них избавиться.

Джозеф однажды спросил: почему просто не оставить мертвого голубя с веревкой на улице? Или почему клиентам самим его не выкинуть?

— Некоторые выкидывают. Но большинству не нравится вид. Даже другие птицы боятся близко подойти. В наполненных ядом мертвых голубях не остается ничего хорошего. Нельзя давать им гнить на улице.

Поэтому мальчишки выбрасывали их в Темзу.

Джозефу казалось, что маслянистые бурлящие воды раскрываются, чтобы поглотить очередную птицу, и от этого ему становилось легче на душе. Дэлли как-то сказал, будто Темза, если верить мистеру Диккенсу, “укутана черным саваном” — именно так она и выглядела.

Использованные веревки были пропитаны слизью и сажей. Иногда они рассыпались в руках. Иногда деревенели. Но всегда претерпевали какие-то изменения. Их мальчишки сжигали, отчего традиционный лондонский смог только густел. Голубятники не думали, какой вред наносит этот дым, какие сны навевает. Они просто делали свою работу.

Так прошло еще полгода. Иногда им было холодно, иногда хотелось есть, но зато они были свободными. А потом случилась реформа образования, и мальчишек заставили пойти в школу. Их сочли слишком маленькими для работы… и им пришлось бросить Дэлли.

— Вы разжиреете и обленитесь, — сказал он тогда. И добавил: — Помните: каждый сам за себя. Все за одного, но каждый сам за себя. Не дайте им лишить вас этого.