Виктор Голявкин - Избранные

— Почему? — спросил студент. — Вам так видно?

— Всем так видно. — Кисть, которую он инстинктивно схватил, закрутилась в руке преподавателя, как у жонглера, он заметно раздражался. Студент был вредный тип.

Он сказал:

— Не всем.

— Вам одному неясно, что любая тень берется красками определенными.

— Тени могут быть разные, — сказал студент. — В зависимости от живописи. А не живопись в зависимости от определенной тени.

— Не морочьте мне голову, тень есть тень. На тень есть рецепт.

— Не все тени одинаковые, — сказал студент.

— Не наводите тень на плетень. — Педагог рассмеялся. Он думал, удачно пошутил.

Я думал, он сейчас с кистью, уж раз он ее в руку взял, подойдет к мольберту и перемажет тень на его холсте по рецепту. Замажет ее сажей газовой с охрой темной, добавит немного коричневого, и не будет тогда студент хвастаться, что у него прозрачная тень и светится изнутри, потому что он, видите ли, над ней бился.

Педагог этого не сделал, я услышал его слова:

— Отведу вас в деканат сейчас, доказывайте там свою зелень, задавайте там свои вопросы.

Я ждал, что теперь педагог подойдет к моему холсту одобрить мою тень, сделанную точно по рецепту. Но он почему-то вышел.

Вот сейчас я понял, что только один я видел нимб над его головой всерьез, а все остальные — в шутку.

Выходит, чувства юмора у меня не хватало. Но ни сейчас, ни прежде, никогда я не хотел бы услышать от кого-нибудь, что у меня чего-то не хватает. Как не хватает! Это не мой удел. Ко мне не относится. У меня всего полно, и я еще всем докажу.

Теперь я вижу, ошибка все же была. Но у кого не бывает? К тому же на ошибках учатся.

Преподаватели ставили мне отличные оценки. Преподавателей было много. Они сменяли друг друга. Мне не хватало Учителя.

Если бы я был Талант, я учил бы самих преподавателей. А их роль состояла бы в том, чтобы мне не мешать, а способствовать.

Получается: все претензии к самому себе.

Но есть ли смысл перестраиваться? Пересматривать свою манеру? Не лучше ли продолжать в том же духе?

Я теперь больше понимаю и на месте стоять не могу.

Я не знаю, что мне теперь делать, но я не запутался. Я прозрел.

Здесь стены одухотворены подлинным искусством, которого мне нигде не достичь.

Я крепкий молодой парень, у меня все еще впереди и многое может меняться. Уже меняется. А что ни делается, все к лучшему, как говорят.

Школа в меня въелась и сформировала по своему образу и подобию. А сейчас будто все полетело к чертовой матери. Стоит ли ломаться?

Но ведь что получается: вряд ли я теперь смогу работать в своей привычной манере.

Но другую манеру нельзя к себе искусственно прилепить. Будет неорганично и неестественно.

Но ломка — действительно весьма драматичная ситуация.

Голова моя ходит кругом. Но постараюсь разобраться, собраться…

«Что с вами? Вам нехорошо?»

Я еще сам не знаю, каково мне. Я знаю только, что сбился с ритма, и что теперь будет — дальше посмотрим.

Образ жизни у меня не изменился. Я по-прежнему утром шел в свою мастерскую. Но что-то все же пошло вкось. За завтраком отпускал крепкие словечки. Жена, интеллигентная до предела женщина, при этом выходила из кухни. А я еле сдерживался, чтобы не крутануть ей вслед словцом покрепче.

Гении и таланты, различные школы и течения, движение передвижников, которые прежде приводили меня в восторг, теперь, казалось, засели у меня в кишках. Когда я слышал имена знакомых художников, то весь дергался и запускал нецензурными словами.

На улице я ощущал себя карликом, а прохожих, идущих мне навстречу, гигантами духа, потому что они знают, что делают, и идут уверенно к цели.

Я приходил в мастерскую и решительно не знал, что мне тут делать. Сомнения крепко брали меня в плен. Зачем вообще нужны картины, если их никто не купит и, может быть, никто не поймет? Зачем нужны художники? А их действительно многовато выпускают художественные вузы.

В таком состоянии, если я брал в руки уголь, карандаш или кисть, не мог заставить себя прикоснуться ни к холсту, ни к бумаге.

Пришел приятель, бывший однокурсник, и, довольный, сообщил, что устроился преподавателем в художественное училище.

Я дернулся и выругался.

— Что с тобой? — удивился он.

— Я сбился с ритма. У тебя такого никогда не было?

— Не было, — сказал он.

— Ты никогда не сбивался? — допытывался я.

— Ритма не было, — сказал он. — Ты что, пьешь много? — спросил он.

— Как все, — сказал я.

— А ты пей как не все.