Виктор Голявкин - Избранные

— Да нет. Я ведь моряк.

— Все мы слуги бога, — вставила подруга невзначай.

— Не бога, а партии, — поправил Славик.

— Ну это одно и то же, — сказал я.

— Не одно и то же, — сказал Славик.

— Ему-то, конечно, все равно. Что я, что другая женщина, — вставила моя подруга.

Я было прикрикнул на нее, а Славик сказал:

— Давайте лучше выпьем.

Все выпили. Славик запел. Никто ему не подпевал, и он остановился.

— Неужели тебе плавать не надоело? — стал допытываться я.

Он даже не понимал моего вопроса. Плавать он привык. И за жену свою нисколечко не волновался. Пусть она за него волнуется. И дети у него растут, пока он болтается на волнах.

А я на земле сижу без жены и без детей со своим художественным образованием. И совершенно запутался в собственных картинах. Я стал ему рассказывать.

— Сначала я перестал понимать свою собственную жену, очень целеустремленную актрису. Ну ладно, играй себе на сцене и перевоплощайся на здоровье, но ведь она чуть свет встает и орет во все горло: «Эц! Ац! Оц! Уц!» — беспрерывно, подряд, без конца. С ума можно сойти!

Славик меня перебил:

— Зачем она так?

— Упражнения голосовых связок, — пояснил я. — Как будто без них нельзя…

— Без связок нельзя, — согласился Славик.

— Без упражнений нельзя, — поправил я.

— Ну, рассказывай, рассказывай, — сказал он. На самом-то деле я же видел: слушать ему не хотелось, ему петь хотелось.

— Я все сознаю, — продолжал я, — и понять все можно, что ради искусства делается, но практически такую тренировку невозможно переносить. Дальше еще хуже. Отвечает вечно невпопад. Спросишь: «Чай готов?» А в ответ: «Человек всегда должен делать над собой некоторое усилие». Или: «Не хочешь ли сходить в кино?» А то ни с того ни с сего вдруг выдает: «Если бы вы меня слушали, никогда бы не произошло». Я хватаюсь за голову и силюсь вникнуть и понять что-нибудь. А она, оказывается, репетирует роль и ровным счетом ничего вокруг не замечает. Привыкнуть? Я не мог. Мы разошлись…

— Да брось ты, — махнул рукой Славик, — споем!

— …А главное, запутался я в живописных произведениях, — продолжал я.

— Давай лучше споем, — сказал Славик.

— …Перестал понимать, — не давал я ему петь, — чем одна моя работа лучше другой моей работы. Кроме того, мне казалось, что все мои полотна похожи на полотна моих товарищей…

— Чем плохо, я не понимаю, если все работы одинаково хорошие? — сказал Славик. — Давайте лучше споем…

— Одинаковые, а не хорошие! — заорал я. — Совершенно одинаковая живопись у целого коллектива!

— Хорошо, когда вместе с товарищами, — отвечал Славик. И уставился на меня: петь ему не давали.

— …Мучительный вопрос, — твердил я о своем, — тормозил естественное творческое движение вперед…

— А раньше ты куда смотрел? — Наконец-то он вник. — Раньше-то доволен был? Или как?

— Весь кошмар, что раньше не замечал, — говорю.

— Плохо дело, — покачал он головой. — Ну, тогда споем.

— Давайте петь, давайте лучше петь, — поддержала подруга.

— «Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь: он бескрайний; я тебе его дарю», — пел Славик, и подруга подключилась к нему с удовольствием, а я сидел, обхватив голову руками.

Ловко у них получалось и ладно.

Пошли песни другие. И стало приятно их слушать.

И грустно.

А потом пел один Славик, подруга слов не знала.

— «Он молчал невпопад и не в такт подпевал, он всегда говорил про другое, он мне спать не давал…» — Он вдруг остановился и сказал: — Помнишь, как ты мне спать не давал?

— Когда? — Я не помнил.

— Нас везли по льду, а ты стонал, звал брата, — сказал он с редкой для него сентиментальностью.

— Ты это помнишь! Мы были совсем малыши…

Но он уже дальше пел:

— «Мне не стало хватать его только сейчас, когда он не вернулся из боя…»

Пыталась подпевать на последних строчках захмелевшая подруга.

Застучали в потолок соседи. Светлело за окном. Петь прекратили. Я спросил:

— Расшифровывается как-нибудь твое «ЭС-ЭМ-ПЭ»?

— Да ну тебя, Саша, — махнул он рукой. — Какое сейчас может иметь значение…

— Ну, а все-таки, должно же как-то расшифровываться?

— Отстань ты, — сказал Слава. Он потер себе лоб и мучительно поморщился. — Погоди, расшифруем… А ты можешь со мной рвануть, дружище?

— Куда?

— На «ЭС-ЭМ-ПЭ».

— В Северный Ледовитый океан, что ли?

— О! Догадался! Поселимся вместе в каюте. Работу тебе подыщу. Живи, морем дыши. Найду тебе там дело, и будешь зарабатывать получше, чем своими картинами.