Джозеф Хеллер - Поправка за поправкой

Когда Майклу требовались деньги, он брал, как свободный художник, заказы у разного рода организаций и журналов, или заключал договор с какой-нибудь художественной студией, или с чистой совестью принимал нужную ему сумму от Йоссариана.

Слежка за Йоссарианом так и продолжалась. Об этом свидетельствовал маленький белый «фиат», стоявший на улице у его дома — там, где стоянка была запрещена; водитель «фиата», один только раз встретившись с Йоссарианом глазами, немедленно укатил; о том же свидетельствовала и красная малолитражная «тойота», появившаяся полчаса спустя по другую сторону его авеню — там, где стоянка была запрещена, — на расстоянии в полквартала от знакомого Йоссариану по больнице тощего секретного агента с невнятно азиатской физиономией — этот большую часть времени прятался за журналом мод и работал, похоже, в паре со своим помощником французом, который держался в отдалении: поедал круассаны и попивал кофе, одиноко сидя за щеголеватым белым, кованого железа, столиком зеленого углового кафе («Кофе и свежая паста»). На следующий день объявился новый агент — здоровенный костлявый американец с морковного цвета, коротко остриженными волосами, позволявшими с первого взгляда распознать в нем американца, приехавшего в город откуда-то издалека, или одного из тех работающих под прикрытием оперативников, что нарочно обзаводятся внешним обликом, позволяющим человеку с наметанным глазом мгновенно узнавать в них агентов в штатском, служащих в одном из государственных органов охраны правопорядка. Затем возник неизменно погруженный в раздумья ортодоксальный еврей, который то ли жил где-то по соседству и каждые два примерно часа выходил на долгую одинокую прогулку, каковую совершал, низко склонив голову и сцепив за спиной руки, то ли тоже был тайным агентом, действовавшим исходя из некоего скрытого мотива, постичь который Йоссариану оказалось не по силам. Под конец недели к ним добавился еще один долговязый рыжий детектив, работавший попеременно с первым, а на автоответчике Йоссариана обнаружилось сообщение от Мелиссы: пациент-бельгиец, присутствие которого в соседней палате выкурило его из больницы, жив, но страдает от сильных болей, температура же несчастного вернулась к нормальной.

Йоссариан голову дал бы на отсечение, что бельгиец уже помер.

Он мог худо-бедно объяснить происхождение лишь двух из этого множества «хвостов»: одного скорее всего нанял адвокат разъехавшейся с ним жены, а другого — импульсивный, разъехавшийся с женой муж женщины, с которой Йоссариан пару раз обменивался двусмысленными шуточками и рассчитывал обменяться снова, но уже наедине; муж, развивший бурную деятельность, чтобы добыть доказательства ее супружеской измены, которые составили бы противовес уже добытым ею доказательствам его супружеской измены, приставил по детективу к каждому из знакомых ей мужчин.

Присутствие же прочих агентов не давало Йоссариану покоя, и, перетерпев несколько дней все нараставшее в нем озлобление, он взял быка за рога и позвонил в офис своей компании.

— Новости есть? — такими словами начал он разговор с тамошней мелкой сошкой, бывшей также его начальником.

— Насколько мне известно, нет.

— Вы говорите правду?

— По мере сил и способностей.

— И ничего от меня не утаиваете?

— Насколько я в состоянии судить, нет.

— А если бы утаивали, сказали бы мне об этом?

— Сказал бы, если бы мог.

— Хорошо, Эм-два, — сказал Йоссариан Мило Миндербиндеру II, — когда ваш отец позвонит сегодня, скажите, что мне нужен хороший частный детектив. У меня к нему личное дело.

— Отец уже звонил, — ответил Мило-младший. — Он рекомендует вам человека по имени Джерри Гаффни, работающего в агентстве под названием «Агентство Гаффни». Но только ни при каких обстоятельствах не говорите ему, что его кандидатуру предложил мой отец.

— Неужели он все это уже сказал? — потрясенно спросил Йоссариан. — Но как он узнал, о чем я попрошу?

— Этого я знать не могу.

— Ладно. А как вы себя чувствуете, Эм-два?

— Трудно сказать.

— Я имею в виду — вы лично. Все в порядке?

— Если бы что-то было не в порядке, разве стал бы я говорить вам об этом?

— Но сейчас скажете?

— Это зависит…

— От чего?

— От того, могу ли я говорить вам правду.

— Так вы сказали бы мне правду?

— Да разве я знаю, в чем она состоит?

— А соврать мне могли бы?

— Только если бы знал правду.