Любовь Миронихина - Анюта — печаль моя

— Это само собой, это обязательно, хор мы соберем, — согласился батя. — Но без божественных песен, надо что-то новое придумать, наше, революционное. А эту старинную обрядность народную надо обязательно сохранить, но с уничтожением религиозных основ.

Бабка слушала насмешливо, потом перекрестилась, собрала свои клубки и пошла спать на печку. Ясно было, она ни на каплю не верила в то, что основы можно уничтожить, на то они и основы. Зато Анюта не на шутку перепугалась, так жалко стало батюшку и церковь в Мокром. Как же они станут жить дальше без церкви? У нее даже голосишко дрогнул, когда она спросила:

— Пап, и церковь нашу сломают, как в Починке, а батюшку куда?

— Ничего мы не будем рушить, Нюр, — успокоил ее батя. — Религия и так доживает свои деньки. На ком она держится? Только на стариках и старухах, их не переделаешь, а помрут они, некому станет в церковь ходить, все само собой отойдет.

— Это точно! — весело подтвердил Ванька.

— А в церкви все по-другому устроим: иконы вынесем, стены заново перекрасим, как-нибудь поярче, можно музей устроить, можно клуб, будем там собрания и всякие мероприятия проводить.

Батя встал, потянулся и побрел курить в сенцы. За ним и все остальные разбрелись укладываться на ночь. Так закончился еще один долгий вечер с застольем и разговорами. Такие вечера часто случались поздней осенью и зимами. Летом наступали совсем другие времена. Летом ночи как будто сливались с днями, и были летние ночи такими короткими, что не хватало на сон, не то что на разговоры.

Анюта долго ворочалась рядом с бабкой, не могла заснуть. Разбередили ей душу, она думала и передумывала заново, как украсить церковь, когда закончится религия, какие придумать новые, советские праздники и обряды? Но ничего хорошего не придумывалось, все новое без старого, привычного, веками нажитого казалось ненастоящим. Вот сидит в перекрашенной заново церкви Карпузенок и записывает по-новому, по-советски, младенцев, женит молодых. Карпузенок двух слов связать не может, а тут надо красиво и сердечно говорить. Но даже если бы Карпузенок и умел говорить красно, лучше бы все оставалось по-старому — церковь, батюшка и бабкины праздники. Но раз отец сказал, значит, и вправду они доживают свой век. Как это ни горько, Анюта не усомнилась.

Вспомнила она, что скоро Троица и Духов день, они за Пасхой вслед ходят. Религиозные это праздники или нет, будут их подсокращать или вовсе аннулируют? Но что бы ни случилось, в этом году еще не успеют, и все будет по-старому — гулянье на мельнице, хороводы и гаданье на венках.

Никогда на Анютиной памяти не пришелся этот праздник на пасмурный, холодный день. А может быть, когда и приходился, но память этого не захотела удержать. Так они и стояли рядом — Родительская суббота, Троица и Духов день. Для бабки Арины и мамки праздник начинался в субботу, но Анюта мысленно отодвигала субботу в сторонку. Она долго не могла понять, как это можно — в субботу горевать на могилках, а в воскресенье уже петь, плясать и веселиться. По этому случаю отец говорил насмешливо — «до обеда плачут, а после обеда скачут, язычество наше, что тут поделаешь». Но прошло время, и это необычное соседство стало привычным, и в жизни горе и радость то и дело соседствуют. Но субботу Анюта все-таки не считала праздником, а только преддверием его — вот он уже пришел и стоит за порогом. А поминки на кладбище — только обязанность, вовсе не неприятная, потому что в этот день не хоронили и не голосили на могилах, а наряжались, собирали в узелки вкусную еду и торжественно отправлялись поминать «родителей» — всех родственников, которые умерли даже очень давно.

Дорога на Мокровское кладбище пестрела платками и текла, как живая, полем и вдоль реки, так плотно брели по ней поминальщики. Брели дубровцы и козлы, прилеповцы и голодаевцы — все они издавна хоронили своих покойников в Мокром. На кладбище семьями копошились у своих могилок, обихаживали их, поправляли. Потом устилали холмики вышитыми полотенцами и на кресты вешали полотенца, раскладывали еду и садились поминать. Выпивали, закусывали, горевали, вспоминая дорогих усопших. Так полагалось правильно поминать.

Иной раз соберется большое семейство, и сами не заметят, как выпьют лишнего, загомонят слишком громко, а мужики руками замашут и затрубят. На таких сначала искоса поглядят, потом станут сердито не замечать, как будто их нет совсем. И правильно, это вам не в таборе и не на гулянке. Бабка говорила, раньше на помине водка даже не полагалась, не было такого заведения.