Александр Мильштейн - Пиноктико

— Знаете, почему вы не смогли делать эту интереснейшую работу? — сказал герр Зоммерфельд.

Я пожал плечами. Я ведь уже всё сказал, мне хотелось выйти, хлопнув дверью, но опять-таки из уважения к дяде Феликсу я не хотел скандалов, к тому же герр Зоммерфельд подарил мне тысяч десять — пятнадцать в виде пособия, которое мне теперь предстояло получать… За это я должен был выслушать его…

— Потому что у вас нет абстрактного мышления! — сказал герр Зоммерфельд почему-то торжествующе… Как будто он был не начальник, увольняющий подчинённого, а врач, поставивший трудный диагноз…

Да, и в этот момент… Или через несколько минут — в течение которых герр Зоммерфельд не раз вздевал вверх указательный палец — после того, как называл очередное, полностью отсутствующее у меня, свойство…

Там были: усидчивость, трезвый образ жизни — и такой же взгляд на вещи… Социальное самосознание, когнитивный унисон, коллективный унисон, и просто — здоровый сон… То есть спать надо по ночам, а не днём… Порядочность, логика, дедукция, индукция, ёмкость мышления…

И так он постепенно дошёл до моей позы, процесс аннигилирования моей сущности перешёл с головного мозга на спинной, то есть с психики — на соматику…

— Как вы сидите? Уже по тому, как вы сидите, с вами всё ясно… Никто вас никогда бы не взял на работу, если бы вы на собеседовании так сидели, как вы сидели, когда вы сидели…

Вот, и в этот самый момент я почувствовал, что герр Зоммерфельд меня стирает — как какую-то устаревшую ненужную программу, медленно, чтобы растянуть удовольствие, по одному файлу, меня остаётся всё меньше и меньше…

А он всё говорит и говорит… В какой-то момент я просто исчезну — понял я, — растворюсь в воздухе…

Да нет же, это уже случилось, понял я ещё через секунду, ведь герр Зоммерфельд явно беседует… с самим собой! Меня уже нет в его кабинете, меня нет…

И тут — довольно-таки явственно ощутив своё отсутствие — я вспомнил, что был же точно такой эпизод…

Или с точностью до наоборот… Что в матлингвистике, впрочем, совсем неплохая точность…

В детстве я вовсю прогуливал школу… Объяснить, почему я это делал, я не мог даже самому себе, не говоря уже о других — вопрошавших меня взрослых…

Ну не приводили меня ноги в школу, и всё тут… Они сами по себе куда-то шли — мои ноги, я гулял ими по городу, а руками играл в торговых центрах — там можно было бесплатно играть — на игровых приставках к телевизорам…

Когда однажды я подобным образом прогулял подряд целый месяц, Ахима вызвали в школу и так там пропесочили мозги, что Ахим — в это трудно поверить, если знать о степени «любви» этого шестидесятника к пенитенциарной системе вообще… И своеобразное, скажем так, отношение к церебральной — в частности…

Но директор школы так промыл ему мозги, что Ахим повёл меня к детскому психиатру!

Директор поставил такое условие, чтобы я оставался в гимназии…

Мы пришли с отцом в большой праксис, там принимали сразу шесть или семь детских психиатров или психологов, я точно не помню, как их следовало величать, — из дальнейшего ясно, что это и не так важно…

В регистратуре нам сказали, чтобы мы шли по коридору в такой-то кабинет, ну мы туда и пошли…

Ахим сказал, чтобы я подождал у двери, вошёл в кабинет и вышел минуты через две-три, показал мне жестом, что меня там ждут…

Я вошёл, дверь за мной закрылась…

По-моему, я даже успел сказать «здрась»… Прежде, чем заметил, что в кабинете никого нет.

Я думал было выскочить за дверь, спросить Ахима, что это значит?

Но что-то меня остановило, может быть, присутствие тайны… Это звучит высокопарно… Na und?

Надо к тому же учесть, что я был ребёнком, мне было лет десять — двенадцать… Я решил, что доктор решил поиграть со мной в прятки…

Я обошёл письменный стол — там тоже никого не было, никто не сидел там на корточках, поджав голову, нет-нет… Я резко обернулся… И увидел, что на кожаном диване сидят всего-навсего… две нелепые куклы в цветастых дырндл (баварских платьицах)…

А под диван вообще невозможно было залезть, он был без ножек…

В книжном шкафу стояли толстые серые книги, на корешках у них были одни только цифры…

Правда, в комнате была ещё одна дверь… Она не поддавалась, я решил, что психиатр в неё и вышел — в подсобное помещение…

И я отошёл от двери… И сел на стул, стоявший перед столом, за которым, повторяю, никто не сидел…

И в комнату никто не входил…

И я тоже — не выходил из комнаты…